У нас так и не произошло окончательного разговора у ее смертного одра — последнего «прости», воспоминаний о жизни, переданных уроков. Никаких «спасибо тебе — мы любим тебя — как же нам без тебя жить». Это было не в ее характере. Я не думаю, что она хотела чего-то подобного, и не стал настаивать сам. Теперь мне кажется, что я сделал ошибку. Стоило поговорить об этом. И она не была бы против.

Чем ты больше всего гордишься в жизни?

Какую историю о тебе я мог бы рассказывать своим внукам?

Как странно, что сын-журналист не сумел сформулировать несколько простых вопросов, чтобы начать этот разговор с матерью. Мне кажется, я знаю, что бы она сказала, но точно не узнаю никогда. Мне так хотелось бы услышать ответы из ее уст. Мне просто было нужно спросить.

Я называю это вопросами наследия. Они — о том, чего мы достигли и что смогли изменить, и о судьбах, на которые мы повлияли. Это вопросы о смысле, духовности, усвоенных уроках, благодарности, сожалениях, людях и целях. Большинство из нас порой задумывается о таких вещах — особенно ближе к концу жизни, когда мы подводим итоги, оглядываемся назад и размышляем о том, для чего все это было и что нам удалось совершить. Но вопросы наследия еще и дают нам опору на всем пути. Они добавляют смысла настоящему и будущему. Начиная их задавать как можно раньше и делая это как можно чаще, мы осознаем наши достижения, уточняем курс и обретаем гармонию.

Чего я достиг?

Каким люди должны меня запомнить?

В этой книге, основанной на моем журналистском опыте и тех разнообразных вопросах, которые я многие годы задавал людям, я рассказывал, как искать ответы, намечать курс беседы или вытягивать информацию из людей, которые не слишком готовы ею делиться. Я говорил о том, как вопросы создают творческую обстановку и раскрывают тайны людей и мира вокруг нас. Вопросы наследия — другие. Когда вы задаете их себе или другим людям, они подталкивают к размышлениям и важным решениям. Они определяют контекст всей вашей жизни. Они могут быть экзистенциальными или духовными. Если вы готовы задуматься о наследии в буквальном значении этого слова или просто размышляете о смысле жизни, эти вопросы помогут вам разобраться в том, что вы значите для других и за что они вам благодарны, о ваших ошибках и трудностях.

Чтобы взглянуть на вещи по-новому, попробуйте начать с конца.

Моей матери в жизни пришлось нелегко — как и многим детям Великой депрессии. Во время краха рынка в 1929 г. ее семья потеряла почти все. В первые годы Депрессии, когда моя мама была еще совсем юной, ей вместе с семьей приходилось постоянно переезжать с места на место. На какое-то время она с матерью поселилась у родственников в Филадельфии, а отец остался в Нью-Йорке искать работу. В конце концов ему повезло, и семья воссоединилась, но денег все равно не хватало. Потерять работу можно было в любой момент. Моя бабушка тоже пошла работать, но вскоре умерла — по всей видимости, от острого аппендицита, — когда маме было всего шестнадцать.

Тем не менее моя мать окончила школу в Нью-Йорке и, поддавшись уговорам своей решительной тетушки, поступила в колледж. В 1938 г. это нечасто удавалось молодым девушкам. Однако колледж не принес ей успокоения. Она была студенткой, когда планету потрясло нападение на Пёрл-Харбор и Америка вступила в мировую войну. Вскоре после того, как она окончила колледж, у ее возлюбленного, военного врача, обнаружили опухоль мозга. Он умер, прежде чем они успели пожениться. Мне кажется, мама так и не оправилась от этого окончательно. Поездка в Париж была одним из немногих светлых моментов того периода ее жизни.

Мама получила место социального работника и стала зарабатывать 35 долларов в неделю. Тогда она и встретила моего отца. Они поженились, несмотря на то что принадлежали к разным мирам. Предки моей матери жили в Америке уже много поколений, были образованными и принадлежали к хорошему обществу. Отец был сыном иммигрантов, бедных и едва знавших грамоту. Мать выросла, видя перед собой образцовые ролевые модели. Отец взрослел сам. Она была уверенной в себе и решительной. Он пока еще не нашел себя.

Второго из своих троих детей мама родила прямо в такси, не успев доехать до больницы Леннокс-Хилл. Родившаяся недоношенной Лора принесла в семью нечто новое — синдром Дауна. В последующие годы ее болезнь стала еще одной точкой напряжения между моими родителями. Их брак закончился печально и горько.

В жизни мамы было мало покоя. Она долго боролась с «системой», как она говорила, за образование и независимость для Лоры. Она всегда гордилась своими детьми, но всегда находила повод для критики. Но как бы порой с ней ни бывало трудно, она оставалась на редкость умной, деятельной и порой невероятно смешной. Она могла высказать человеку все, что о нем думает, с вульгарной прямотой, заставлявшей нас морщиться. «Говнюк!» — кричала она едущему впереди водителю, который замешкался на повороте. «Идиот!» — заявляла она фармацевту, который неправильно заполнил рецепт.

У нас с матерью тоже бывали ссоры. Но мы также могли подолгу сидеть и разговаривать с ней о мире и человеческой природе. У нее обо всем имелось свое мнение. Младшая из моих сестер, Джули, и я провели с ней последние часы. Примерно в 2:30 ночи медсестра хосписа вошла и немного повернула ее в постели. Мама открыла глаза и проговорила: «Покой». Это было ее последнее слово.

Спустя пару дней я вернулся в хоспис, чтобы поблагодарить его сотрудников, и спросил соцработника, много ли людей, завершая свой жизненный путь, говорят с кем-нибудь из близких об отношениях с этим человеком, об итогах своей жизни? Спрашивают ли они об усвоенных уроках, раскаиваются в чем-то или с гордостью говорят о свершенном?

«Немногие, — ответила она. — Немногие».

Прошло немного времени после смерти матери, и — это было просто совпадение — Ассоциация хосписов Америки попросила меня поучаствовать в создании видео для курса повышения квалификации своих работников. Я согласился, не раздумывая. Мне нужно было взять интервью у медицинских работников, сотрудников хосписов, врачей, соцработников и служителей церкви и расспросить их о новых исследованиях и наилучших методиках. Они делились своим опытом и своими историями.

Разговаривая со специалистами разного профиля, я обнаружил у них одну общую особенность. Эти удивительно небезразличные люди, которые видели жизнь как путешествие, а смерть — как неизбежный конечный пункт, оказались потрясающими слушателями и на редкость хорошо умели спрашивать. Они рассказывали мне о своих беседах с очень сложными пациентами и людьми, потерявшими близких. Эти беседы помогали им примириться с судьбой и пережить горе, но вместе с тем — больше ценить жизнь и делиться своими историями, то есть своим наследием. Вопросы были для них частью терапии. Вопросы, касающиеся страхов, переживаний, достижений, приглашали к размышлению о глубоко личных вещах и позволяли облегчить душу.