Кубинцы приносят несчастье кончам. Кубинцы всем приносятнесчастье. И потом, слишком там много черномазых. Я помню, как он меня один развзял с собой в Гавану, еще когда он хорошо зарабатывал, и мы гуляли в парке иодин черномазый сказал мне словечко, и Гарри так дал ему по уху, что соломеннаяшляпа слетела у него с головы, а Гарри подхватил ее и отшвырнул за полквартала,и ее переехало такси. Помню, я так хохотала, что у меня живот заболел. Как разтогда я в первый раз выкрасила волосы в салоне красоты на Прадо. Парикмахерполдня провозился с этим, они были такие черные, что сначала он не брался, и ябоялась, что стану похожа на чучело, но все просила, нельзя ли сделать их чутьсветлее, и парикмахер держал гребень и деревянную палочку с ватой на конце, иобмакивал вату в чашку с жидкостью, и от нее как будто дым шел; и он гребнем идругим концом палочки отделял по одной прядке и смазывал этой жидкостью, апотом ждал, пока высохнет, а я сидела, и у меня даже под ложечкой сосало отстраха, что я наделала, и я только все просила, нельзя ли сделать их чуть-чутьсветлее.

И наконец он сказал: «Вот, мадам, светлее уже сделатьнельзя». И потом он вымыл их шампунем и уложил, а я боялась даже взглянуть отстраха, что буду похожа на чучело, и он причесал их, сделал пробор сбоку изачесал за уши, а сзади сделал тугие маленькие локончики, и я еще не моглаувидеть, как вышло, потому что они были мокрые, но я уже видела, что они сталидругие, и я как будто не я. И он завязал их сеткой и посадил меня под сушилку,и я все время боялась взглянуть. А потом, когда они высохли, он снял сетку, ивынул шпильки, и расчесал, и они были совсем как золото.

И я вышла на улицу, и посмотрела на себя в зеркало, и онитак блестели на солнце и были такие мягкие и шелковистые, когда я их потрогала,что мне просто не верилось, что это я, и было даже трудно дышать от волнения.

Я пошла по Прадо в кафе, где меня ждал Гарри, и я такволновалась, что внутри у меня все стянуло, – вот-вот упаду, и когда онувидел меня в дверях, он встал и не мог отвести от меня глаз, и у него былтакой смешной, сдавленный голос, когда он сказал:

– Черт подери, Мария, ты прямо красавица!

А я сказала:

– Я тебе нравлюсь блондинкой?

– Не спрашивай ничего, – сказал он. – Идемдомой, в отель. А я сказала:

– Что ж. Идем, если так. – Мне тогда было двадцатьшесть.

И такой он был со мной всегда, и я всегда была с ним такая.Он говорил, что у него никогда не было такой женщины, как я, а я знаю, чтолучше его нет мужчины на свете. Я слишком хорошо знаю это, а теперь он умер.

Теперь мне нужно взяться за какую-нибудь работу. Знаю, чтонужно. Но когда всю жизнь проживешь с таким мужем, а потом вдруг какая-токубинская сволочь убьет его, не так-то легко сразу взяться за дело, потому чтовнутри у тебя все умерло. Я не знаю, что делать. Когда он уходил в рейс, былоиначе. Тогда он всегда возвращался домой, а теперь я всю жизнь буду одна. И яуже старая, и толстая, и некрасивая, и никто мне не скажет, что это не так,потому что его уже нет. Придется мне нанимать себе кого-нибудь за деньги,только едва ли я захочу. Так-то оно теперь. Так-то оно теперь и будет.

А он так меня любил, и так заботился обо всех нас, и всегдаумел заработать деньги, и мне никогда не нужно было заботиться о деньгах, атолько о нем, а теперь это все кончено.

Тому, кто убит, гораздо легче. Если б это меня убили, мнебыло бы все равно. Доктор сказал, что Гарри просто устал под конец. Он даже непроснулся. Я рада, что он умер легко – ведь как же он должен был мучиться там,на лодке. Думал он обо мне или о чем-нибудь еще? Наверно, когда так, уже ни очем не думаешь. Наверно, очень уж ему было больно. Но под конец он простослишком устал. Как бы я хотела, чтобы это я умерла. Но что толку хотеть. Хотетьникогда не помогает.

Не могла я пойти на похороны. Люди этого не понимают. Они незнают, каково это. Потому что хороших мужей мало, вот они и не знают. Ониничего про это не знают. Я знаю. Я слишком хорошо знаю. А если я еще двадцатьлет проживу, что мне тогда делать? Никто мне этого не скажет, и теперь только иостается, что терпеть понемногу, день за днем, и сейчас же взяться закакую-нибудь работу. Так и нужно сделать. Но, господи боже мой, как же бытьночью, вот что я хотела бы знать.

Как прожить ночь, если не можешь уснуть? Наверно, в концеконцов узнаешь и это, узнаешь ведь, как бывает, когда теряешь мужа. Наверно,узнаешь в конце концов. В этой проклятой жизни все узнаешь. Кажется, я уженачинаю узнавать. Просто внутри все умирает, и тогда все очень легко. Живешь,не живя, как очень многие люди почти всю жизнь. Наверно, так оно и бывает.Наверно, так оно и должно быть. Что ж, у меня хорошее начало. У меня хорошееначало, если это так, если это нужно. Я думаю, так оно и есть. Я думаю, этимкончится. Ну, что ж. У меня хорошее начало. Я ушла дальше всех.

Был ясный прохладный субтропический зимний день, и ветвипальм шевелились под легким северным ветром. Туристы на велосипедах проезжалимимо дома. Они смеялись. Во дворе напротив кричал павлин.

Из окна видно было море, оно казалось твердым, новым иголубым в свете зимнего дня.

Большая белая яхта входила в гавань, а на горизонте в семимилях от берега виден был танкер, маленький и четкий на фоне голубого моря,огибавший риф с запада, чтобы не расходовать лишнего топлива в ходе противтечения.