Пес был размером с небольшого пони, а конь – куда крупнее.Запрокинув голову, он едва не ободрал нос о потолок. Шея была потолще моейталии. На ковре оставались отпечатки копыт размером с суповую тарелку. Коньнеуклюже переступал длиннющими ногами, и при малейшем его движении всеотшатывались в стороны. Все мои стражи глядели на него во все глаза. Китто,кажется, испугался больше всех. Он пробрался к выходу и, наверное, толькозагородившие дверь Мэви с Шалфеем не дали ему удрать. Еще одна фобия к спискупроблем моего гоблина.

Молчание прервал Шалфей:

– Да будь я проклят!

– Дождешься, – ответил конь. В голосе по-прежнемуслышались интонации Дойла, но уже без собачьего рычания. Голос стал выше иутратил звериный тембр. Кажется нелепым, что лошадиный голос звучал болеепо-человечески, чем собачий, но так оно и было.

Дойл тряхнул гривой такой же черной, как его прежняяшевелюра.

– В этом облике я не бывал со времен Первого заклятия.

Рис шагнул вперед и потрепал гладкую шею. Лошадиная шкураблестела, как черный самоцвет.

Я тоже попыталась подойти к коню, но Холод меня задержал,крепче прижав к себе голой спиной. Возбуждение у него прошло, я почувствовала.Он прошептал:

– Еще не кончилось, не чувствуешь разве?

– Что?

– Магию, – выдохнул он одними губами.

– Так в тебя вжавшись, я только тебя чувствую. Вы вседля меня пахнете магией.

Тут он посмотрел на меня внимательней, и я поняла по егоглазам, что эта мысль раньше не приходила ему на ум.

– То есть мы мешаем тебе воспринимать другую магию?

– Да, – кивнула я.

– Это нехорошо, – сказал он.

Я потерлась о него всем телом, и он немедленно отреагировал.

– Мне это нравится, – сказала я. – Мненравится, что вы со мной.

Не знаю, что он ответил бы, потому что конь попытался встатьна дыбы, но места ему не хватало. Он возвышался над нами будто черный демон,копыта молотили по воздуху. Рис бросился прочь, покатился по полу, пока неуперся в чьи-то ноги.

Огромное тело распахнулось посередине, будто черный плащ. Изотверстия высунулись черные крылья, и лошадиное тело тут же изошло чернымдымом, а может, туманом.

Когда этот то ли дым, то ли туман рассеялся, на ковре стоялогромный черный орел. Размах крыльев у него был футов восемь, а то и больше.Одно крыло уперлось в стену и подогнулось. Ему здесь было тесно.

Орел был почти с меня ростом. Никогда не видела такуюогромную птицу, да еще так близко. Орел глянул на меня искоса черным на черномглазом, и, к моему удивлению, взгляд был совершенно Дойлов.

Рис наконец сумел встать.

– Прелестно, еще и орел. Не знал, что ты и птицейбываешь.

Черный клюв открылся, мелькнул бледный язык:

– Раньше не бывал.

Голос прозвучал совсем уж высоко, скорее орлиный клекот, чемчеловеческий голос.

Теперь никто не попытался подойти ближе. Никто не попыталсядотронуться до него. Орел на миг сложил крылья и снова их распахнул, и мощнаягрудь раскрылась как плащ – Дойл шагнул к нам из сгустка тьмы, который клубилсякак дым, но пах туманом.

Секунду он постоял перед нами, совершенно голый, и медленноосел на ковер. Я бы рванулась к нему, но Холод меня опять удержал. Никка и Рисподбежали к Дойлу первыми. Он сумел подставить руку и не упасть ничком.

– Как ты, капитан? – спросил Никка.

– Зрелище было – высший класс! – ухмыльнулся Рис.

Дойл попытался улыбнуться, но тут рука у него задрожала имедленно подогнулась. Дойл лег на бок на ковер. Завязка из его косы исчезлавместе с одеждой, и пряди расплелись, разметавшись по полу.

– Пусти меня, Холод, сейчас же!

– Ты хочешь к нему подойти, – с нескрываемойпечалью сказал страж.

Я оглянулась на него:

– Конечно, как к любому из вас, если он ранен.

Холод качнул головой:

– Дойл для тебя не любой.

Я нахмурилась:

– Да, как и ты.

Он опять покачал головой и нагнулся, прошептав мне прямо влицо:

– С тех пор, как он делит твою постель, ты от меняотдалилась. – Он выпрямился и отпустил меня. Я видела, как он собираетсяна глазах в высокого, красивого Холода. Величественного, бесстрастного, сгордой осанкой и надменным лицом. Только в глазах так и остались страдание излость.

Я тряхнула головой:

– Сейчас не время.

Он смотрел в сторону, будто меня и не было.

Я повернулась к остальным:

– Рис, с Дойлом ничего страшного?

– Не-а, просто упадок сил. Это все то первоепревращение – он сопротивлялся как проклятый.

Дойл произнес тихо, но отчетливо:

– Чем меньше я сопротивлялся, тем легче все проходило.

– Хорошо. Поднимите его на кровать, ему нужноотдохнуть, – велела я и снова повернулась к Холоду. Глядя ему прямо вглаза, я сказала: – Потом все уйдут, кроме Дойла, Риса и Холода.

Тут все принялись переглядываться.

– Давайте, ребята. Не тяните.

Я тоже устала. И не только физически. А еще с меня хватило.Хватило моего великолепного Холода. Я решила прибегнуть к грубой правде, потомучто все прочее я уже попробовала.

Наверное, что-то такое было у меня в голосе, потому чтоникто не стал спорить. Приятно для разнообразия.

Когда дверь за ушедшими закрылась, а Рис устроил Дойла накровати, я занялась Холодом.

– В других обстоятельствах я поговорила бы с тобойнаедине, но только почему-то никто из вас не хочет меня слушать, пока мои словане поддержит кто-нибудь еще из стражей. Я хочу, чтобы ты правильно меня понял,Холод.

Страж окатил меня ледяным взглядом:

– Я понял, что сегодня в твоей постели будет Дойл.

Я покачала головой.

– Нет, Холод. Проблема не в Дойле в моей постели,проблема в тебе.

Он смотрел куда-то вдаль, изображая внимание, но ничеговокруг не видел и не слышал.

Я крепко стукнула его в грудь – до лица мне было не достать.От неожиданности он посмотрел на меня, и на миг я разглядела у него в глазахнастоящее чувство. Но миг прошел, и он опять превратился в надменную статую.

– С этими надуванием губ пора кончать.

Он холодно на меня глянул:

– Я не надуваю губы.