Дойл улыбнулся уголком губ.

– Почти все великие реликвии, что исчезли бесследно,принадлежали благим. Реликвии неблагих остались, хотя потеряли в силе.Поговаривали, что Благой Двор разгневал Богиню или Консорта, раз они лишилисьблагодати.

– Мы считали, будто они совершили что-то настолькодурное, что божественный лик отвернулся от них, – сказал Холод.

Я повернулась к нему:

– То есть ты так считал.

Он кивнул. Его лицо казалось лицом прекрасной статуи,слишком красивым для живого лица, слишком надменным, чтобы к нему притронуться.Он опять спрятался за холодной маской, которую веками носил при Неблагом Дворе.Я знала уже, что маска была способом защиты – камуфляжем, если хотите, –чтобы прятать за ней боль. Несколько слоев этой защиты я сдернула и увидела,что за ней скрывается. К сожалению, на этой стадии копания в обидах истраданиях мы и застряли. Мне ужасно хотелось двигаться дальше, к следующемуслою. Не одни же обиды у Холода за душой. Я в этом уверена... почти.

– Так считают многие, – сказал он.

Дойл пожал плечами:

– Все, что я знаю, – это что мы многое потеряли ичто переселились в Западные земли. Кроме этого, я ни в чем не уверен. – Онсердито глянул на Холода. – И ты тоже.

Холод открыл было рот, но Дойл поднял руку:

– Нет, Холод, мы не станем бередить эту рану. Сегодняне станем. Мерри будет только твоей, пока мы не убедимся, что не опасны длянее. Тебе этого мало?

– Пойду-ка я спать, – довольно неожиданно сказалРис, и все повернулись к нему. – Старые склоки мне неинтересны, а послетого, как я мгновенно поддался гламору Шалфея, я не уверен, что вновь сталКромм Круахом. А если я не бог, то слоняться возле Мерри мне не стоит. –Он послал мне воздушный поцелуй. – Спокойной ночи, моя принцесса! Поутрунам всем нужно будет собраться и успеть на самолет в Сент-Луис. Так что непроболтайте тут всю ночь.

Он погрозил нам пальцем и удалился. Гален поглядел на нас сДойлом и Холодом.

– Мне тоже пора, наверное. – Он взглянул на меня сболью и сожалением. – Что бы тут ни происходило, надеюсь, мы скоро со всемразберемся.

Я сказала ему в спину:

– Посмотри, как там Китто, хорошо? А то он навернякапроснулся от этого шума.

Он кивнул и ушел, очень стараясь не оглядываться, словно нехотел нас видеть.

– Никка, ступай-ка тоже к себе, – велел Дойл.

– Я не ребенок, чтобы отправлять меня в детскую!

Мы все на него вытаращились, потому что Никка никогда неспорил с Дойлом. Вообще-то он ни с кем не спорил.

– Кажется, с крыльями ты и храбрости набрался, –отметил Дойл.

Никка посмотрел на него очень хмуро:

– Я уйду, если ты уйдешь тоже.

– Намекаешь, что Дойл хочет выставить тебя, чтобыостаться со мной самому? – спросила я.

Никка промолчал, злобно глядя на Дойла.

Холод вынырнул на миг из своей хандры, чтобы сказать:

– Это я просил Дойла остаться.

Никка перевел мрачный взгляд на Холода:

– Зачем?

– Он может обеспечить безопасность Мерри.

Никка сполз с постели и встал перед нами очень прямо –стройное, атлетичное, бронзовое видение, обрамленное буйной гривой волос и ещеэтими крыльями. Кажется, крылья привлекали меня больше, чем должны были. Тоесть, конечно, они были прекрасны – но они просто притягивали мой взгляд, моевнимание. Что-то во мне хотело их потрогать, покататься по их великолепию,покрыть все тело многоцветной пудрой пыльцы.

Дойл взял меня за руку, и я вздрогнула. Сердце скакнуло кгорлу – непонятно почему.

– Тебе нужно уйти, Никка. Ты зачаровываешь ее, как змеязачаровывает птичек. Не знаю, какой ценой можно разорвать эту твою власть надней, но не стану рисковать ее жизнью, чтобы это выяснить.

Никка зажмурился, плечи у него ссутулились – но из-за этогокрылья мазнули по полу, и ему пришлось снова выпрямиться. Тонкой рукой оноткинул волосы с лица, и они упали сбоку каштановым водопадом.

– Ты прав, мой капитан. – По его лицу скользнулатень страдания. – Я поищу, осталась ли еще свободная кровать. Если мы идальше так будем обходиться со спальнями, их на нас не напасешься.

Я потянулась потрогать его крылья, когда он проходил мимоменя, и Дойл перехватил мою руку, привлек меня к себе и сжал оба моих запястья.

Никка посмотрел через плечо на меня, потом на Дойла.

– Мы вернемся к этому разговору, Мрак. – Голосопять был будто не его, и взгляд такой я у него никогда не видела.

Дойл даже попятился, прижав меня теснее.

– С радостью, но не сегодня.

Холод встал рядом с Дойлом, забыв собственные претензии отудивления при виде Никки, угрожающего Дойлу.

– Уходи, Никка, – сказал он.

Никка повернулся к нему:

– С тобой тоже разговор будет, Убийственный Холод, еслипожелаешь.

– Не надо, Никка, не бросай им вызов, – сказала я.

Он тем же мрачным взглядом смерил меня с ног до головы.Взгляд меня почти напугал: он как будто намекал на что-то большее, чем жаждасекса. Скорее в нем была жажда обладания, собственничество.

– Ты просишь меня не бросать им вызов, а сама стоишь,прижавшись к полунагому телу Дойла.

Такого выражения лица я никогда у него не видела – словнокакой-то незнакомец с лицом Никки стоял сейчас передо мной. Никка повернул кХолоду это незнакомое лицо.

– И ты, кто никогда не был богом, ты теперь станешьправить нами? Если тебе одному будут принадлежать ее ночи, ты станешькоролем! – Его голос был пропитан такой яростной ревностью, что она ужепоходила на ненависть.

Холод чуть выдвинулся вперед, загородив нас.

– Давно я не видел такого взгляда, но я помню этузависть и ревность и помню, чего она нам стоила.

– Диан-кехт! – воскликнул Дойл. – Ты попалпод власть диан-кехт!

Я не понимала, в чем дело, но пахло чем-то недобрым, этобыло ясно даже мне.

– Диан Кехт был одним из первых детей Дану,богом-целителем, но о какой власти вы говорите?

– А что еще ты о нем знаешь? – спросил Дойл.

– Он убил из зависти своего сына, потому что сынпревзошел его в целительском искусстве.

Дойл кивнул.

Никка злобно зашипел, и лицо его на миг превратилось вжуткую гримасу. Но в следующий миг его красота вернулась, только в глазахсохранилась ненависть.