Глава 4

Суд

Мудрик не дал и минуты дополнительного времени. Дверь в стене раздвинулась, словно по сигналу таймера. У Фимы сжалось сердце, потемнело в глазах.

— Ну что, смиренный затворник, беглец из нашей громокипящей жизни! — с веселой издевкой воскликнул Хозяин, бодро подойдя к столу и похлопав Фиму по плечу. Как дела? Решил? Фразу составил? Задачка-то пустяковая.

Мудрик склонился над листом и тотчас откинулся, изумленно уставившись на пленника.

— Прочел-таки! А клеточки-то не все заполнил, ох не все! Догадался, умник! Мы так не договаривались, гнида. Работа сделана не до конца. Конец тебе, жидяра корыстная, полный шандец! — и он захохотал то ли весело, то ли зловеще. — Ладно, так и быть, не станем следовать мрачным традициям сталинско-большевистского прошлого. Убивать тебя без суда и следствия глупо и скучно. Только извини уж, ни присяжных, ни секретаря суда, ни аудитории не будет. И даже революционной сталинской тройки, как вершины правосудия. Придется тебе довольствоваться прокурором и судьей в одном лице. В моем, стало быть. В виде исключения — раз уж фразу ключевую ты разгадал! — послушаем адвоката. Его функции, так и быть, доверяю тебе. Времени мало, процесс будет коротким — прямо сейчас все и провернем. Я же и приведу приговор в исполнение, а то у нас с палачами напряженка. Не идут на эту должность, понимаешь ли. Оклад низкий, взятки не допросишься, карьерный рост не гарантирован — вот тебе и дефицит столь необходимых кадров. Ладно, погнали…

С этими словами Мудрик взял Ефима Романовича за шкирку, поднял его с места и резко толкнул к стене, а сам занял его на колесах. Фогель едва удержал равновесие, найдя опору у выступа возле двери. Затекшие ноги дрожали, кидало в жар, добавилась сильная головная боль — дала о себе знать застарелая гипертония.

— Встать, суд идет, — с ернической торжественностью возвестил Мудрик, вытянув ноги в остроносых кожаных ботинках и откинувшись назад, насколько позволяла спинка. — Слушается дело по обвинению Фогеля Ефима Романовича, 1949-го года рождения, гражданина России, еврея, проживающего до сих пор, как ни странно, в Москве, а не в земле — кладбищенской, обетованной или заокеанской.

Мудрик затеял очередной фарс, теперь в виде издевательской имитации судебного процесса. Наглая пародия на соблюдение процессуальных норм. Но от этого стало, как ни странно, немного легче. Видимо, сработало обманчивое ощущение чего-то человеческого, даже безобидного во всем, что претендует на черный юмор или маскируется под него.

— Слово предоставляется обвинителю! — продекламировал Мудрик и через паузу продолжил: — Ваша честь! Я возобновляю чтение письма. Его финальная часть и является веским основанием для сурового приговора. Итак, 26-го сентября 1973 года……

Глава 5

Завещание: главное

«… ты хоть и маленький еще был, но, должно быть, помнишь, как я показывал тебе кроссворды, которые сочинял для заработка. Я даже пытался научить тебя составлять самые простые пересечения слов. Но тебе тогда не было и восьми лет, ты еще толком и читать не умел, интереса не проявил и отмахивался от моих попыток. А как пару раз я тебя заставил самый простенький маленький кроссворд сочинить, словечко тебе слегка подсказал, так ты легко справился. Ты очень был способный мальчик. Но шебутной и неусидчивый. Тебя во двор тянуло, с ребятами играть. Да и меня чураться стал, не нравился запах от меня, язык заплетающийся — понятное дело… А я, сынок, придумал для себя этот заработок, чтобы нам с тобой хоть как-то кормиться. Меня ведь к тому времени ото всюду выгнали — кому алкаш-то нужен! Только в посменных дворниках держали на Хованском кладбище, там других, видать, найти не могли. Денег совсем не было, на простую еду не хватало, а рукопись требовала еще с полгода, чтобы написать, как задумано, и вычистить по стилю, по словам — до совершенства, каким оно мне представлялось. Да и, что говорить, на выпивку мне нужно было. Захар, друг мой с детства, предлагал, но я на отрез… Не мог себя преодолеть, стыдно было. Вот и стал я составлять эти «крестики-нолики» и в редакции рассылать. В одной газете молодежной заинтересовались, я созвонился с редактором, который там за эту рубрику отвечал. У меня кроссворды выходили интересные, я ведь много знал и память еще не пропил, чего не скажешь о наших скудных сбережениях и некоторых вещах, привезенных из Казахстана. В общем, оформили со мной отношения, трудовой договор. Для начала на три месяца. По десятке мне за кроссворд платили. Настоял, чтобы имя составителя обязательно печатали.

Я, конечно, не удержался, ввинчивал в каждый кроссворд по одному вопросу о тех, кого в годы репрессий расстреляли или сослали. Так, душу слегка отвести! Понимал, вряд ли проскочит, поэтому заранее готовил запасной вариант. Сам над собой посмеивался: «Моя борьба!». Редактор хоть и молодой был, но ушлый, начитанный, осторожный. Просекал. Я замену быстро предлагал, сложные вопросы вообще перестал ставить, до примитива умышленно дошел — вот, мол, вам, болваны, упивайтесь собственной догадливостью. Но не помогло. Этот редактор договор со мной продлевать не стал. Вернее, начальству не посоветовал. Другого он приискал. Или сам этот тип навязался. За взятку или по знакомству. Еврей, конечно. А как же! В каждой бочке затычки! Сколько их было первачей на службе у сталинского режима, сколько и поныне верно служит подлой власти — не счесть. Хотя и их покромсало за минувшие десятилетия изрядно. Так им и надо! Поделом! За что боролись, на то и напоролись.

Нет, сынок, я не антисемит. Национализм — мерзок, претит порядочному человеку, коим себя считаю. Русских сволочей и прихлебателей куда больше. Я сейчас конкретно о человеке, отнявшем, вольно или невольно, те мои жалкие гроши, на которые рассчитывал, чтобы дожить, дотянуть, дописать.

Был у меня в редакции человечек один знакомый, с его помощью я узнал телефон этого шустрика еврея, своего конкурента. Через себя переступил, позвонил от Захара, когда в гости к нему наведался, объяснил, в