охранял его остатки. С этими солдатами карфагеняне легко разобрались и от них же, по всей видимости, узнали, что Сципион со всей римской армией ушел далеко вперед.

Ганнибал повернул в другую сторону и пошел по берегу реки Пад в поисках такого места, где можно было бы переправиться без особых потерь. Спокойный участок реки был вскоре обнаружен, и переправа совершилась при помощи лодок.

Как только Ганнибал оказался на другом берегу, к нему явились делегации от местных кельтов с изъявлением почтения и предложениями «сердечной и искренней дружбы». Ганнибал охотно принял от них и дружбу, и дары, и продовольствие, и подкрепление.

Затем он пошел по противоположному берегу реки Пад в обратном направлении — догоняя Сципиона[62].

Сципион разбил лагерь возле города Плаценции, где он рассчитывал обрести хотя бы подобие безопасности. Но через три дня явились карфагеняне и выстроились в боевой порядок так, чтобы из римского лагеря их хорошо было заметно.

Римляне наблюдали за врагами из своего лагеря и ничего не предпринимали. Напрасно карфагеняне пытались поразить их воображение своим воинственным и вызывающим видом.

— Да что там происходит? — должно быть, с досадой вопрошал Ганнибал, на что верные товарищи, щуря глаза и вглядываясь в неприветливую даль, пожимали плечами:

— Абсолютно ничего.

Это было досадно, да ничего не поделаешь, и Ганнибал разбил собственный лагерь приблизительно в полутора километрах от римского.

У римлян имелось слабое звено — кельты. Те самые, которых они в свое время отсекли от наступающей карфагенской армии и заставили служить в качестве вспомогательной силы при легионах. Вот эти самые кельты слишком близко и слишком хорошо видели карфагенян.

Карфагеняне были сильнее, перевес отчетливо оставался на их стороне. Зачем же сражаться за спесивых римлян, от которых одни неприятности? Тем более что присоединиться к легионам не было добровольным решением подавляющего большинства «варваров», напротив: они хотели совершенно иного — избавиться от римского господства. А тут такой случай!

Поэтому кельты дождались подходящего времени. Сначала — ужин. Ужин — это святое. Легионеры спокойно доели свою кашу и отправились спать. Атаковать их немедленно никто не собирался — пусть заснут покрепче. И только ближе к рассвету кельты напали на римлян, которые мирно спали в соседних палатках. Кого-то убили, кого-то ранили, отсекли некоторое количество голов для пущей убедительности и отправились к карфагенянам — продемонстрировать им трофеи и решимость перейти на их сторону.

Ганнибалу, видимо, понравились отрубленные римские головы. Он приветливо и по-доброму принял кельтов-перебежчиков (сообщают, что их явилось около двух тысяч), каждому обещал дары, кое-кого отослал на родину, в их родные города и селения с весточкой: пусть все желающие приходят в карфагенское войско, где их ждут победы, слава и хорошая добыча. Ганнибал не сомневался: как только в кельтских поселениях узнают о том, что их сородичи скинули римское ярмо, примкнули к пунийцам и намерены сражаться против римлян, в этих местах тотчас перейдут на его сторону и начнут снабжать его продовольствием и лошадьми.

Кстати, Ганнибалу привели и трех настоящих, живых римлян — это были те самые чиновники из Рима, которые прибыли, чтобы нарезать земельные участки для римских поселенцев.

Сципион только сейчас, кажется, понял, до какой же степени местное население ненавидит лятинян. Если немедленно ничего не предпринять, все окрестные города перейдут на сторону Карфагена, а сражаться в таком враждебном окружении весьма хлопотно, ведь удар в спину можно получить в любой момент и от кого угодно.

В следующую же ночь Сципион оставил лагерь и направился креке Требии[63]. Там были холмы, которые позволяли лучше укрепить лагерь, а кроме того, поблизости жили союзники римлян. Во всяком случае, Сципиону хотелось считать их союзниками[64].

От Ганнибала, естественно, маневр противника не укрылся, и он отправил конницу вслед за римлянами. Нумидийцы ворвались в покинутый римский лагерь, разграбили все, что там нашли, остальное сожгли. Недисциплинированность легкой кавалерии Ганнибала фактически спасла отступающие римские легионы. Если бы нумидийцы не предались грабежам и поджогам и занялись бы своим непосредственным делом — атаковали бы римский арьергард, плохо пришлось бы пехоте на равнинной местности при нападении на нее легкой конницы[65]. Но пока нумидийцы спохватились и погнались за римлянами, те уже успели переправиться через Требию. Карфагенянам достались лишь немногие, кто замешкался на берегу: эти были убиты или попали в плен.

Сципион же, как и намеревался, перешел реку Требию и разбил лагерь на холмах. Римские легионеры соорудили привычные укрепления: окопали лагерь рвом, поставили частокол. За этими стенами Сципион наконец обрел относительный покой и занялся своими ранами. Он уже понимал, что большого сражения с Ганнибалом не избежать, и хотел быть по крайней мере здоровым к этому времени.

Ганнибал тоже разбил свой лагерь — и опять неподалеку от римского, приблизительно в километре. В отличие от римлян, которые чувствовали себя буквально в осаде, карфагеняне расположились на этой земле вольготно. Окрестные кельты переходили на их сторону, привозили им припасы, изъявляли желание присоединиться к их войску.

Особенно жестокий удар нанесли римлянам жители города Кластидия (Кастеджио). Этот городок находится десятью километрами южнее реки По. Там у римлян имелся большой зерновой склад. Комендант сдал город карфагенянам, причем совершенно добровольно, опередив Ганнибала, который уже поглядывал на это в прямом смысле слова хлебное местечко и прикидывал, не взять ли его штурмом. Зачем же штурмом, сказал комендант, мы и так вам сдадимся.

Это было тем более обидно для римлян, что всего четыре года назад именно завоевание Кластидия принесло славу римскому полководцу Марцеллу, который прослыл «покорителем цизальпинских галлов». Не так уж он их и покорил, как выясняется, если они с легкостью открыли ворота захватчикам.

Ганнибал, как и всегда, отнесся к перебежчикам тепло и подружески. Помимо продовольствия, жители Кластидия поставили в армию Ганнибала людей, которые охотно встали в строй.

Римляне, разумеется, имели собственный взгляд на происходящее. Римское войско — это, с точки зрения римлян, в первую очередь непобедимая пехота и сверкающие аквилы легионов. Пока пехота жива, никакого поражения не было. В самом Риме, в Вечном городе, так и считали. Ничего, что Сципион отходит и теряет земли и «союзников»-кельтов. Пехота-то цела![66] Подкрепление, которое направлялось к нему из метрополии, исправно грохотало подошвами калиг. Один только вид римских пехотинцев означал победу, и никто не сомневался в том, что именно зрелище шагающих легионов решит исход сражения в пользу Рима. Поэтому Сципион худо-бедно сохранял оптимизм.

Наступил декабрь 218 года до н. э. Сципион лечил свои раны,