ал-Ваншариси, виноторговля и «мусульмане, склонные к выпивке» не переводились в Магрибе[459]. Йуханна ал-Асад, пишущий в Италии для христиан, пьющих вино, по-разному вспоминает об этих мусульманских любителях выпить. С одной стороны, он рассказывает про открытую продажу вина в домах на жалких окраинах Феса, где жили проститутки, где играли в кости и танцевали всю ночь напролет. Знатные люди, которые пили слишком много вина и ели слишком много курятины, в конечном счете зарабатывали подагру. С другой стороны, он описывает производство и потребление вина во многих местах королевства Фес, в том числе в одном городке в Рифских горах, где все пили вино, включая факихов, которые делали это тайком, а сами говорили, что вино запретно. В Бадисе люди, взяв с собой вино, выплывали в лодках в Средиземное море и развлекались питьем и пением; в Тазе вина, которые делали евреи, а пили как они сами, так и мусульмане, были «лучшими в регионе». Звучит так, как будто он знает в этом толк[460].

Коран запрещает вино в этом мире (2: 219, 5: 90–91), но в раю обещает реки воды, молока, вина, «приятного для пьющих», и меда (47: 15, 56: 18–19, 83: 22–25). Вино на земле заставляет людей ненавидеть друг друга и забывать Бога, но не в райском саду, где бессмертные вкушают его на пиру. «Чистое», — добавляет Йуханна ал-Асад к описанию этой небесной влаги, исправляя латинский перевод Корана[461]. Среди суфиев вино символизировало восторг от познания Аллаха и призывания его имени, любовь, струящуюся от Бога к тем, кто верит в него, как в мистической «Касыде о вине» Ибн ал-Фарида. Йуханна ал-Асад пишет об изяществе и необычайной красоте аллегорических стихов Ибн ал-Фарида, которые в течение трехсот лет читались на собраниях приверженцев суфизма. «Касыда о вине», написанная в одном из его любимых стихотворных размеров, вероятно, часто приходила ему на ум, когда он жил в Италии, наблюдая центральную роль вина в христианском богослужении и употребляя его как повседневный напиток[462].

Йуханна ал-Асад также неоднозначно относился к двум другим культурным практикам, которые ученый факих мог считать угрозой исламскому правоверию: к гаданиям и чудесам. В исламской мысли существует прочная связь между истинным пророчеством и давней арабской традицией гадания. Здесь верили, что откровение Пророка исходит непосредственно от Бога и всегда истинно: вдохновение Мухаммада было внушено Богом. Прорицатели же (кахины) в лучшем случае прибегали к помощи ангелов, джиннов[463] или духов, на которых иногда можно было положиться, а иногда и нет, а в худшем — к демонам с их ложными советами. Другие ищущие истины (арраф) тщательно изучали природные, небесные или человеческие тела в поисках информации. Их вдохновение исходило не от Бога, а от какой-то присущей им самим способности или дарования, а также от умения особым образом управлять собой. Их предсказания были ненадежны: как заметил Пророк в хадисе, восходящем к его жене Аише, «правдивая часть того, что они говорят, исходит от джинна, который кудахчет им в ухо, как курица; они смешивают это с сотней обманов».

Тем не менее Коран и Сунна не налагали абсолютный запрет на гадание, пока оно не выходило за определенные рамки. Неудивительно, что эти рамки было трудно определить, и ал-Масуди давно уже заметил, что факихи и религиозные ученые, улемы, не могут прийти к единому мнению о том, какова цена искусству предсказания. «Одним из качеств человеческой души является желание узнать исход дел, — заметил Ибн Халдун, — и узнать, что будет… жизнь или смерть, добро или зло». Эти запросы очень по-разному удовлетворяли всяческие вещуны и предсказатели, которых он описывал, причем некоторые из них были «достойны порицания», а другие изрекали «правду и ложь» вперемешку. Когда люди действительно обретали сверхъестественное знание, то оно приходило не через мистические обряды, а благодаря тому, что Бог открывал его им во сне или во время духовных упражнений, как у суфиев[464].

Оглядываясь из Италии назад, на североафриканские гадательные практики, Йуханна ал-Асад думал то же, что Ибн Халдун. Некоторые прорицатели были ему смешны, например те, которые капали масло в воду, наблюдали через зеркало за появлением демонов в этой жидкости и задавали им вопросы, на которые демон отвечал знаками руки или глаза. Только невежды верили в это и тратили деньги на таких прорицателей. Другие же были злыми колдунами, например те женщины в Фесе, которые утверждали, будто состоят в дружбе с демонами разных цветов — красными, белыми, черными. Этих демонов, с помощью специальных ароматических веществ, они призывали войти в свое тело и чревовещали голосами духов, отвечая на вопросы, благоговейно задаваемые простыми людьми, и те потом оставляли демонам подарки. Ходили слухи, что эти женщины вовлекали клиенток в демонические сексуальные утехи[465].

Однако когда гадание сочеталось с ученостью, это вызывало у нашего автора любопытство и даже уважение. Были люди, которые знали науку гадания на именах и буквах, или илм ал-хуруф, ономантию — примерно как «каббалисты», — объясняет он. Они постились, молились через определенные промежутки времени и носили амулеты с нанесенными на них магическими буквами и числами, которые помогали «добрым духам являться им, говорить с ними и сообщать им новости со всего света». Их величайшим мастером был ал-Буни (ум. 622/1225), несколько книг которого Йуханна ал-Асад прочитал и чью знаменитую рукопись о Девяноста девяти именах Аллаха показывал ему «один еврей из Венеции»[466]. Он также восхищался зайраджей, этой самой «поразительной» и очень сложно устроенной формой гадания, которая его зачаровывала, хотя он и признавал, что она посягает на знание о будущем, присущее лишь Богу[467].

По поводу чудес у мусульманских богословов иногда возникали разногласия, как заметил Ибн Халдун: божественное вмешательство всегда необходимо для совершения чудес, но играют ли при этом пророки или святые какую-либо действенную роль? Для Йуханны ал-Асада, который путешествовал по Африке, внимательно подмечая народные религиозные обряды, вопрос стоял немного иначе: были ли совершавшиеся чудеса подлинными или фальшивыми? Если они оказывались фальшивыми, то он винил легковерие людей, а иногда и их правителей. Так, в Тунисе не только простые люди по глупости верили в святость сумасшедших, которые ходили голыми по улицам, бросаясь камнями и вопя; сам султан построил прекрасную молельню для одного из них[468].

В Каире чудеса совершались на гробнице святой Нафисы, принадлежавшей к роду Пророка. Йуханна ал-Асад видел там серебряные подсвечники и шелковые ковры и отметил многочисленных паломников из ближних и дальних краев. Женщины Каира стекались