– двойную порцию с дополнительным куском хлеба, чтобы ночью точно хватило сил, – Саймон не пошёл искать свободное место, которого всё равно не было, а сразу направился ко входу и устроился на полу.

Он думал, что друзья обидятся на него, но они молча уселись рядом и принялись за еду, и он не знал, злиться ему или радоваться. Как бы то ни было, несмотря на голод, ему пришлось запихивать в себя еду силой, и даже тёплый хлеб не прибавил энтузиазма.

Он уже наполовину разобрался с рагу, когда Бэк, сидевший между Катариной и Эмилией, неожиданно встал.

– Наследники, – сказал он. – Уделите мне минуту внимания, будьте любезны.

– Ну конечно, – пробормотала Шарлотта. – Толкать речи он любит.

Но даже ворча, она смотрела только на брата. Постепенно шепотки стихли, и Бэк откашлялся.

– Когда Цян Сюэсун спас меня от Хранителей, – начал он, – то подготовил к жизни, в которой мы оба не сомневались: жизни опасной и одинокой, где мне придётся всё время скрываться и, самое ужасное, никогда больше не видеть мать и сестёр.

Он посмотрел на Катарину с Эмилией, а затем на Шарлотту, в глазах которой, несмотря на прежнюю колкость, блестели слёзы. Она слабо ему улыбнулась, и он ответил улыбкой, предназначенной исключительно для неё.

– Но потом Саймон Торн разбил Хищника на Осколки, – продолжил он, и Саймон напрягся. – И тогда появились вы, такие же испуганные, но не одинокие. Потому что вы были вместе – все мы были вместе. И за последние недели мне повезло узнать вас поближе. Для меня было честью тренироваться с вами и будет честью сражаться с вами плечом к плечу. Сегодня мы изменим мир, но мой мир вы уже изменили. Вы дали мне второй шанс, и я вновь обрёл то, что когда-то потерял – свою семью.

Шарлотта шмыгнула носом, и Уинтер протянула ей платок. Плакала не только она – оглядевшись, Саймон заметил, что многие Наследники вытирают щёки, а Кай, сидящий рядом с Суюки, промачивает глаза воротником футболки.

– За наших союзников, – произнёс Бэк, глядя на Катарину, маму и дядю Саймона. – Я не знаю слов, которым мог бы выразить свою благодарность за то, что вы здесь. За то, что вы решили сражаться за нас и с нами, за то, что вы готовы помочь нам избавить мир от Верховного Совета. – Он снова открыл рот, но замялся. – Я бы мог продолжать дальше – Наследники подтвердят, что я никогда не откажусь от хорошей речи. Но сегодня, думаю, нам стоит послушать не меня. Саймон?

К ужасу Саймона, все тут же посмотрели на него. К щекам прилил жар, и он мелко помотал головой, безмолвно умоляя Бэка продолжить. Но Бэк сел, а Уинтер ткнула Саймона в бок, чуть не задев швы.

– А ну не трусь, – прошептала она. И тогда, осознав, что не отделается так просто, Саймон отставил миску и поднялся на ноги.

– Я… не знаю, что сказать, – начал он, оглядывая повёрнутые к нему лица. – Простите, что втянул вас в этот кошмар. Когда я пытался уничтожить Хищника, то даже подумать не мог, что…

– Не за что извиняться, – сказал Тембо из-за соседнего стола, и по толпе прокатился согласный гул. – Ты преподнёс нам невероятный подарок, и мы рады принять его со всеми достоинствами и недостатками.

Саймон попытался улыбнуться, но получилось не очень.

– Вы тоже подарили мне нечто невероятное. Когда мы с Ноланом жили в Нью-Йорке, то думали, что мы такие одни-единственные потомки. Тогда мы ещё не слышали о Наследниках, но знали, что получили силы, которые… ну, что уж, которые нашей семье тоже приходилось скрывать. Не потому что на нас охотились, а потому что наш предок, Звериный король, был тираном, пытавшимся уничтожить мир анимоксов. И хотя это не совсем то одиночество, о котором говорил Бэк, я его понимаю. Понимаю то чувство, когда скрываешь ото всех, даже от близких, часть себя, которую они не смогут понять. Но вы меня понимаете, – добавил он, окинув взглядом море Наследников. – Мы вместе, и где бы мы ни были, мы никогда больше не будем одни.

– А если я хочу быть один? – ворчливо поинтересовался Экон, и Наследники захихикали.

– Не волнуйся, устроим, – со смешком сказал Тембо, и Саймон вновь улыбнулся – в этот раз искренне.

– Битва, которая нас ждёт… – Он замолчал, и смешки стихли, сменившись торжественной мрачностью. – Мы все понимаем, насколько тяжёлой она будет. Наш враг готов ко всему – он умён, научен опытом и пойдёт на всё ради победы. И он хочет убить нас.

– Чудесная речь, – язвительно заметил Бэк. – Очень вдохновляет.

Саймон покосился на него.

– Если хочешь закончить сам…

– Нет, нет, – сказал он, откидываясь на спинку стула. – Пожалуйста, продолжай.

Ещё вчера Саймон бы разозлился, но теперь он понимал, что движет Бэком. Ему не нужна была слава. Он был здесь не для того, чтобы сделать себе имя или доказать, что он лучше других. Он пришёл сюда за мечтой – за матерью, сёстрами и Наследниками, живыми и счастливыми, живущими в мире, где им никогда не придётся пройти через то, через что прошёл Бэк, но только если они победят в сегодняшней битве. Он не стремился править Наследниками – только защищать их и подарить будущее, в котором они могли полагаться друг на друга. Он столько лет провёл в одиночестве, но теперь…

Теперь у него были они. А у них был он.

– Как я и сказал, – обратился Саймон к Наследникам, – битва будет тяжёлой. Мы не знаем, что ждёт впереди, а Вадим раз за разом доказывал, что учится на своих ошибках, и он посвятил свою жизнь нашему уничтожению. Но, – добавил он, – у нас есть то, чего нет у Вадима.

– Друзья? – поинтересовалась Суюки тоном, который ясно давал понять, что речь её не впечатлила.

– И это тоже, – сказал Саймон, чем вызвал очередной приступ нервного, но быстро стихшего смеха. – У нас есть отвага. Мы боремся за лучшее будущее – не только для нас самих, но и для всех: как людей, так и животных. Мы знаем, каким кошмаром могут обернуться наши способности. Наш мир испытал его на себе пятьсот лет назад, когда Звериный король, лишённый престола, украл Хищника и развязал войну, которую мы ведём до сих пор. И пусть Вадим не Наследник, ему присущи самые тёмные наши черты. Его страх, его тяга к истреблению всех, кто откажется преклонить колено, всех, кто отличается от него, кто угрожает его власти – то же самое двигало Звериным королём. Потому что он был трусом. Потому что боялся мира, который не мог контролировать, и вместо этого решил подчинить его своей воле. Но мы не боимся, – добавил он, и слова полились