class="p1">Растерявшая всю свою дерзость Замиль, побледнев, кивнула. И Салах ударил её по щеке наотмашь.

***

Ребёнком он верил, что большое зеркало, висящее в спальне его матери – вход в другой, таинственный мир, и если знать правильные слова, можно вызвать к блестящей глади жителей той стороны.

Кто же знал, что эта детская фантазия, которой ему так нравилось себя пугать, однажды воплотится в жизнь?

Найек, и тянет же иногда философствовать. Но и правда, в такие минуты он ощущал в себе эту потребность. Зазеркальная сторона мира манила тёмным омутом – омутом, полных скользких бесов.

Он вчера просидел перед экраном три часа и сегодня прилип, как только разделался с парой насущных дел. Как и следовало ожидать, всё бурлило: и площадки для обсуждений, прозванные «халами», и комментарии к новостям, и даже «коридоры», куда он решился войти, со всеми нужными предосторожностями, конечно. Всё бурлило, но его не покидало чувство, что это наигранное. Истинная суть Зеркала лежала ниже. Там, где простой арабский язык как будто тоже отражается, как и всё остальное, в этой холодной глади, и слова приобретают другие значения. «Коридоры» – места, где можно говорить анонимно; «склады» – места, где ты сбрасываешь свои «горбы» – крошечные сгустки информации, из которых может потом возникнуть трёхчасовый фильм или библиотека на пятьсот книг… Почему «горбы», интересно? Кто это придумал и как? «Якори» – ссылки, нажимая на которые, ты открываешь своё местоположение (и вот снова – почему «якори», а не «рыболовные крючки», например? Но логика не всегда работает как надо в зазеркальном пространстве).

И, конечно, «хори» – ещё одно слово, которое, преломившись в зеркальной глубине, обретает совсем иной смысл. «Хорями» здесь называли Стражу Зеркала. И она настороже, вынюхивает и скалит мелкие жёлтые зубки. Убить она ими не может, а вот передать вынюханное куда надо – вполне. Старый Башмачник таки ответил вчера и, осторожничая, как всегда, признался, что знает немного. В городе появились чужаки – не просто приезжие из других городов, многие-то прибывают, чтобы окунуться в море или поесть макрели в чесночном соусе. Чужаки для Старого Башмачника – это те, кого бы здесь лучше не было. Те, кто выспрашивает и вынюхивает. Те, от кого пахнет властью, полицией, Шура-аль-Канун, шейхами, Орденом Верных – одним словом тем, чей запах тебе не понравится.

«Лучше не высовываться сейчас, сайиди», – лаконично, как всегда, завершил беседу Старый Башмачник.

А на следующие утро позвонили важные люди. Настолько важные, что не спрашивали, удобно ли ему говорить. И сказали, что в городе будут аресты – пусть полиция не вмешивается, но подготовит место и всё остальное, что им надо.

Глава восьмая

Щека противно ныла от удара, и это вызывало у неё тихую ярость.

Но бесилась она не только поэтому. Срываясь из Мадины, она ощущала себя участником большого приключения и помимо страха чувствовалабудоражащий кровь азарт. Её постыло-размеренная жизнь закончилась, и вот сейчас перед ней откроется новое, неизведанное. Она наконец покинет проклятый Остров, вилайет лжи и лицемерия, разврата и зелий и увидит… увидит что? После того, что ей показал Салах, она уже не была так в этом уверенна. Но это в любом случае должно было быть что-то новое.

И вдруг она почувствовала себя не бесшабашной авантюристкой, а дичью, к которой подкрадывается охотник. Слова Салаха о том, что пересланные через Зеркала письма могут содержать маячки, что по работающему наладоннику можно определить её местонахождение, окатили её как холодный душ.

Мавританец вышел из комнаты, а Замиль стояла дрожа и напряженно вслушиваясь – ей казалось, что вот-вот и дверь пансиона рухнет, выбитая стражей, которая пришла за ней.

Сделав пару шагов, она упала на кровать и обхватила себя руками. «Не дури, ведь ничего не случилось, – попыталась она успокоить себя, – мало ли что сказал Салах. То, что меня могли выследить, не означает, что так и сделали».

У неё всплыли в голове первые строчки удалённого ей сходу письма. Там были угрозы, да. Формально она имела право уйти из байт-да’ара Зарият, когда бы захотела, потому что все граждане Даулят-аль-канун были свободны в своих действиях, но… свободны, ха! Зарият смотрела на девочек как на невольниц, и все они были оплетены так или иначе. Кто долгами – Замиль порадовалась, что никогда не брала у Зарият денег в долг – кто просто страхом за себя, за свою репутацию. Они были падшие женщины, но в доме отдохновения это мало что значило. Их не трогали – на их падение, их грех, их харам закрывали глаза. Ведь добропорядочному махдисту нужно место, чтобы отдохнуть от опостылевших семейных будней? Но вне дома… о, вне защиты дома они превращались в то, чем и являлись в глазах общества. В нечто нечистое и отверженное. И это знание держало девушек у Зарият и прочих подобных ей прочнее, чем долги, страх перед полицией и тяга к запретным веществам.

Но они сбежали, они с Джайдой, и Зарият в ярости, в такой, в какой только может быть ревнивый собственник, на чьи права ещё никто никогда не осмеливался посягать. Могла ли она передать её координаты страже Зеркала? Замиль похолодела от этой мысли и замерла, согнувшись над чемоданом. Да, вполне могла. Зарият, хитрая, пронырливая толстуха, напоминала столь ценимую Салахом Таонгу. Она постоянно норовила обзавестись самыми надёжными связями в зловонном мирке островной верхушки. И сейчас…

Взвинченная, она едва не подскочила, когда услышала скрип двери и голос за спиной:

–