На самом деле было невозможно определить, боится пленник или нет. Он уверен, что выпутается, Неррон. Джекоб Бесшабашный всегда выпутывается.

Их погрузили в две обшитые металлом повозки, что передвигаются без лошадей. Автомобили. Неррон слышал про них, но еще ни разу не видел. Они были шумными и быстрыми, и он все время беспокоился, что они взорвутся. В окно размером едва ли с ладонь он видел широкую подземную дорогу, проходящую мимо казарм, затем аллею, окаймленную каменными деревьями, по каким он лазал ребенком, и, наконец, какую-то постройку без окон, покрытую мозаикой, в которой были представлены все цвета кожи гоилов. Внутри выстроились в длинный ряд зарешеченные металлические лифты, – такие строят в рудниках, где добывают драгоценные камни. Они зашли в лифт, просторный, как вагон поезда.

Если верить газетам, новый дворец Кмена располагался под землей еще на полмили глубже поселения гоилов. Сторонники жесткой политики считали это доказательством того, что король гоилов пережил свою слабость к человеческим вещам. И гоильские, и человеческие газеты сходились в том, что Кмен построил дворец под тем замком, где выросла его человеческая жена, лишь по одной причине: сын, в чью пользу Кмен лишил наследства двух сыновей от гоильских жен, еще слишком мал, чтобы отрывать его от человеческой матери. В конце концов, у гоилов мать намного важнее отца.

Лифт спускался все ниже в шахту, ей не виделось конца, и у Бесшабашного начались явные проблемы с дыханием. Нессер с солдатами обменялись взглядом, что имеется в запасе у гоилов для всех мягкокожих. «Слабаки, – говорил этот взгляд. – Их участь – быть во власти тех, кого они так долго преследовали и презирали».

Когда лифт наконец остановился, их встретили тьма, столь милая для его золотых глаз, и вид на широкую площадь, благородная роскошь которой выражала в камне уверенность в себе, подаренную гоилам правлением Кмена.

Бесшабашный ничего этого видеть не мог.

– Опиши мягкокожему, чего он лишен, – сказал Неррон одному из солдат. Такой же яшмовый гоил, как и Нессер, тот, прежде чем открыть рот, неуверенно глянул на нее, но, когда она кивнула, выполнил требование Неррона.

– Это площадь Кровавой Свадьбы. Стены, которые ее окружают, составлены из черепов тех, кто погиб в соборе и последующих сражениях в ходе заговора человеческой императрицы. Черепа телохранителей, отдавших за короля жизнь, покрыли серебром.

Бесшабашному, разумеется, понадобилось это прокомментировать.

– Вашего короля спас нефритовый гоил. Я при этом присутствовал.

– Если еще раз откроешь рот без спроса, Бесшабашный, это будет стоить тебе куска твоей мягкой плоти. – Нессер бросила это замечание как бы мимоходом, отчего оно прозвучало еще убедительнее, и Бесшабашный и впрямь довольно надолго замолк.

Размеры нового дворца позволяла представить прямо-таки бесконечная стена в конце площади. Его гигантские ворота из сердолика, пожалуй, могли разглядеть в темноте и глаза человека. Неррон насчитал у ворот больше сорока стражников, с другой их стороны оказалось почти столько же, и прежде, чем добраться до главного здания дворца, гости миновали еще двое ворот. Во дворе их ожидал гвардеец – карнеоловый гоил, как и все личные телохранители Кмена. Это правило ввела Темная Фея. Вряд ли можно было найти более желанную должность, хотя долгой жизни она не обещала.

Двор, окружающий главное здание дворца, был выложен ониксовыми плитами – недвусмысленное послание прежнему клану правителей: мол, новый король ногами попирает их притязания. Искусственное небо над дворцом было из ляпис-лазурита, а сам он сердоликовым фасадом с тысячей окон из хрусталя имитировал слоистые каменные образования под землей. Внутреннее убранство тоже напоминало пещеры, в которых росли гоилы. С потолков свисали искусственные сталактиты, а между залами, отделанными аметистами, рубинами и лунным камнем, в малахитовых садах цвели хрустальные цветы. Рои светящихся жуков позволяли видеть все это даже Бесшабашному. Роскошью своей новой правительственной резиденции Кмен хотел потрясти и врагов.

– Сколько нападений было за последние месяцы? – спросил Неррон у гвардейца, когда они проходили уже не первый пост охраны.

– Мы не считаем, – отозвался гвардеец. – Каждое нападение мы расцениваем как доказательство величия нашего короля.

Можно и так рассудить. Но Неррону все виделось, как в коридорах внезапно возникают соплеменники Шестнадцатой. Кожу гоилов не так легко посеребрить, как человеческую, – Шестнадцатая пыталась провернуть это с Нерроном, – но тот опыт приятным не назовешь. А когда они шли по широкому проходу с зеркалами по обеим сторонам, Неррон принял решение отговорить Кмена от такого убранства.

Во дворцах людей покои короля обычно находились на самых верхних этажах. Башни Игрока свидетельствовали о том, что подобным образом мыслят и ольховые эльфы. А вот для гоилов самое важное всегда располагалось глубоко внизу, не был исключением и этот дворец. Они спускались по широким лестницам из лунного камня все ниже и ниже, пока внезапно все вокруг не сменилось карнеолом. Стены, двери, потолки и полы – все видимые поверхности были отделаны камнем, напоминающим кожу Кмена. За исключением главного входа. Он был серым, как форма гоилов, как скалы, в которых они строили свои города, как каменные недра земли, служившие им небом. Пять стражников стояли слева от него, пять – справа и двое – перед ним. Двенадцать. Счастливое число Кмена, если верить его слугам.

Нессер приказала Неррону ждать вместе с Бесшабашным и солдатами. Она еще говорила с часовыми, когда дверь внезапно распахнулась, такая высокая, что не пришлось бы пригибать голову даже великанцу. Двое из них как раз и вышли оттуда – а между ними ребенок, и рядом с ним рост его охранников впечатлял еще сильнее.

– На колени! – шепнул солдат за спиной у Неррона и весьма неделикатно помог ему опуститься, когда он не сразу выполнил требование. Нессер уже продемонстрировала, что от них ожидалось: одно колено – на карнеоловую плитку, другое – согнуть, чтобы можно было благоговейно прижаться к нему лбом.

Кохан.

Имя, данное Кменом младшему сыну, на их языке означало «любимый». Принц, проходя мимо Неррона, улыбнулся ему, и его улыбка без слов объясняла, почему его боготворили не только люди, жившие в Виенне, но и все гоилы. Неррон не верил в ангелов, в отличие от матери, свято убежденной, что богиня, которой она молится, регулярно посылает ей крылатых помощников. Но если они есть, то, конечно же, похожи на сына Кмена. Даже охраняющие дитя великанцы взирали на него сверху вниз с нежностью, для чего их лица с грубыми чертами, вообще-то, не созданы.

Наследный принц империи гоилов через неделю отпразднует свой второй день рождения, но уже сейчас он выглядел как восьмилетний человеческий мальчик. Волосы у него были ни в гоила-отца, ни в златовласую мать – каштановые кудри. И зеленые живые глаза на идеально красивом лице. Не только гоильские, но и все человеческие газеты без устали строили догадки, почему он так быстро растет. Темная Фея – вот кто его настоящая мать, – таково было излюбленное объяснение, несмотря на заверения повитухи, клявшейся, что помогала Амалии Аустрийской при родах. Цветом кожа мальчика была в отца, а в остальном имела мало общего с гоильской. Не была она похожа и на кожу Шестнадцатой. Нет, кожа сына Кмена напоминала гладь озера цвета жидкой лавы, скрывающую тысячи