называла своей родиной. Тот же и все-таки совсем другой – как и все за зеркалами.

Воздух уже с утра был горячим и душным, и порой она чувствовала себя гусеницей, в дурмане от ромашки и цеструма ночного прядущей кокон, где подрастет новая Клара. Игрок часто брал ее с собой на прогулки по окрестностям. Впереди по его распоряжению ехала карета, прекрасная, как та, что везла Золушку на бал: с матовым серебряным корпусом, черным верхом и запряженная двумя лунно-белыми лошадьми. Ближайший город с его деревянными верандами и тенистыми улицами словно сошел с картинки из книжки сказок, и только встречавшиеся на каждом шагу солдаты нарушали идиллию. А еще Клару всякий раз мутило от возмущения, когда она видела женщин, разодетых в бархат и шелк, вслед за которыми тащили покупки черные рабы. «Да, это нелепое варварство, – ответил Игрок, когда она спросила его, как он мирится с этой ситуацией. – Есть лучшие способы приобретать преданных слуг. Один мой старый знакомый иногда развлекается тем, что предлагает себя на продажу на невольничьих рынках. Покупателей он обычно превращает в гиен. Аполло бывает очень забавным. Совсем не то что Воин».

Игрок часто говорил подобными загадками, но Клара никогда не успевала задать уточняющие вопросы, потому что он моментально переходил на другие, всегда очень интересные темы. Она уже так привыкла к его обществу, к его смеху и бесконечным разговорам, после которых вся боль в ее душе казалась почти нереальной. Однако с тех пор, как Игрок поранил руку, она стала замечать, что его красивое лицо омрачается, чего никогда не видела прежде. «Ничего страшного, просто слишком близко подошел к молодому аллигатору. Что-то многовато их развелось в прудах за нашим домом». Улыбнувшись, он показал ей в одной из теплиц растение, исцеляющее слепоту.

Ей хотелось спросить, как насчет травы, что возвращает обманутую любовь? Но задать вопрос не позволяла гордость, да и не нужна ей любовь Уилла, добытая колдовством. По ночам, когда за окном в лунном свете призрачно светились ромашки и тысячи цикад наполняли тьму своим стрекотом, ей снилось, как Шестнадцатая ласкает Уилла бледными руками. Она спросила Никогда про траву, что дарует ночи без сновидений, и он принес ей пригоршню ворсистых листьев, таких серебристо-зеленых, будто навсегда покрытых изморозью.

– Летний снег – подходящее название, да? – Сунув листья в пакет, он протянул его Кларе. – Храните в прохладном месте и пейте отвар только через день. Даже самая целебная трава в неправильных количествах может стать ядом.

Да, это она усвоила и в другом мире.

– А растения из ведьминых садов вы тоже выращиваете?

– Каких ведьм? Темных или светлых? – ответил вопросом Никогда.

– О нет, конечно же, светлых.

– Разумеется. – Никогда задумчиво посмотрел на нее. – Мы выращиваем и те и другие.

Клара окинула взглядом тщательно ухоженные ящики с растениями – и вспомнила заросшие грядки за брошенным домом.

– Однажды я побывала в саду у одной ведьмы из пряничного домика. Мы искали средство против прорастания камня в плоти. Но, как говорят, от этого не лечат даже деткоежки.

– Не лечат. – Никогда прогнал опустившегося на ящик мотылька. – Но хозяйкам пряничных домиков все равно не интересно никого исцелять. Они умерщвляют растения и животных, не испытывая к ним ни благодарности, ни тем более почтения за то, что те им дают. Они варят соки, дающие им власть над другими или продляющие их жизнь и молодость, и зелья, которые соблазняют и затуманивают чувства, отчего разум погружается во тьму и верх берут кровожадность и безумие. Они настолько погрязли в собственном мраке, что во всем теперь видят только его.

– А почему они заманивают в свои дома детей? – Кларе всегда приходилось спрашивать о том, чего она страшилась.

– Чтобы убить в своих сердцах сочувствие. Сочувствие бывает очень обременительно. Оно может преграждать дорогу к знаниям и власти. С ним тяжело взрезать брюшко живой жабе, чтобы проникнуть в тайну ее яда. С ним нелегко на душе, когда варишь убивающий нелюбимых соседей сок только потому, что он хорошо продается, или когда лакомишься сердцем нерожденного теленка. С первым убитым ребенком деткоежка навсегда изгоняет из себя сочувствие. Но платит за это высокую цену.

Кларе почудился запах корицы – так пахло от двери, когда они с Уиллом входили в брошенный ведьмой дом, чтобы там заночевать. Пока Джекоб защищал их от других ужасов.

– И какую же цену?

Клара, – померещился ей вздох матери, — ну что ты заладила со своими вопросами? Детям всего не расскажешь. Но как же им уберечься от темных ведьм, если они ничего о них не знают?

– Неутолимый голод. Он пожирает их с того дня, когда они убили первого ребенка. – Никогда оборвал увядший лист с молодого растения, выпустившего первый цветок. – Он лишает их сна, преследует днем и ночью, пока от них только и остается что этот голод. Но сколько бы они ни убивали, чтобы его утолить, он все усиливается, пока не поглощает все, чем они когда-то были, и наконец не убивает их самих.

– Твой господин пообещал ведьме, которая ему служит, освободить ее от этого голода. – Среди ящиков с растениями стояла Шестнадцатая. Она всегда появлялась словно из ниоткуда.

– Это легкомысленное обещание. – Никогда разглядывал Шестнадцатую с нескрываемой неприязнью. – А ты и правда почти так же безупречна, как раньше. Не перестаю удивляться, что он вылечил тебя.

Слуги и садовники Игрока недолюбливали Шестнадцатую и ей подобных, – это Клара заметила почти сразу.

– Так, может, он предпочитает нас тебе и таким, как ты, – улыбнулась Шестнадцатая. Ее улыбка могла резануть и уколоть, словно серебряная. Сегодняшнее ее лицо было таким прекрасным, что Клара мгновенно ощутила себя бесцветной, как луговая трава рядом с цветком камелии. Она еще не завяла от ревности только благодаря вниманию Игрока. Он велел ставить ей в комнату цветы, и они говорили о том, что ее он тоже считает красавицей. Его улыбка каждый день позволяла понять, что она ему очень нравится. Только Игрок и давал ей твердую почву под ногами в любовных терзаниях из-за Уилла и Шестнадцатой.

Та смотрела на нее так, будто изучала лицо, которое когда-то носила.

– Уилл уехал.

Уехал? Что она имеет в виду? Куда уехал?

Никогда молча отошел к двум садовникам, высаживающим молодую рассаду в другом конце теплицы.

– Наш господин рассказал, где ему найти своего отца.

Наш господин. Так она всегда называла Игрока. Кто она? Или что? Этот вопрос она тоже хотела задать, но опасалась, что в нем слишком явно будет звучать ревность.

Наш господин рассказал, где ему найти своего отца. Как часто она выслушивала мечты Уилла призвать отца к ответу за всю боль, причиненную матери.

– Мой господин легко нащупывает у всех вас самые сокровенные желания.

С какой издевкой улыбается ей Шестнадцатая! За что?! За то, что она все еще любит Уилла? Или потому, что ей нравится Игрок?

– Значит, ему известны и мои?

– Разумеется. – В ее словах слышалась неприкрытая насмешка. Презрение… и ревность. Но к чему? – Ты хочешь научиться излечивать от смерти. – Кларе казалось, будто Шестнадцатая влезла ей в душу и читала ее, как книгу. – Он покажет тебе, как это делается. Кто знает? Возможно, он даже сделает тебя бессмертной.

Если