Члены «Социалистической инициативы» усматривают в этой новой форме альтернативу как идее «партии», проводимой «Демократическим союзом», так и форме клуба. Традиционной многопартийности либерально-демократических режимов они хотят противопоставить «массовое движение», солидарное с рабочим движением. Маловероятно, что это отрицание многопартийности разделялось другими неформалами: около сорока клубов, подписавших «Общественный наказ», выступают за идею начать общесоюзные дебаты по поводу однопартийной системы. Создание народного фронта также представляется «социалистам» из оргкомитета способом освободиться от ставшей слишком тесной для них формы клуба и вырваться на более высокий уровень мобилизации. Они считают, что давно пора «перейти от интеллигентской болтовни к созданию настоящего массового движения»[324]. Это почти неприкрытая атака против «Демократической Перестройки», КСИ и «Общины».

В конечном счете побеждает концепция централизованного социалистического фронта, продвигаемая группой «Социалистическая инициатива», что приводит к уходу семи других вышеупомянутых клубов. Вышедшие из объединения упрекают взявших власть в оргкомитете в «диктаторских» намерениях, а также выражают сомнения по поводу двойной игры с партийными реформаторами. Напряженность этого столкновения, вероятно, объясняется тем, что некоторые лидеры почувствовали: идентичность и стратегия движения выходят из-под контроля в тот самый момент, когда все предчувствуют увеличение численности участников. Павловский характеризует это централизаторское стремление как «фашизацию» движения[325]. Такое обвинение производит тем более сильный эффект, что наименование «фронт» использовалось некоторыми авторитарными по своей специфике идеологическими течениями. Националисты под предводительством Д. Васильева в мае 1988 года переименовали свою организацию в Национально-патриотический фронт «Память». Тогда же в «большевистском» лагере создан «Ленинский народный фронт СССР». Сходство названий ставит МНФ в уязвимое положение. В 1989 году наблюдается борьба между разными типами фронтов. Борющимся за независимость «народным фронтам» Прибалтийских республик противостоят «интерфронты» и «интердвижения», выступающие за сохранение Советского Союза. «Народным фронтам», называющим себя социал-демократическими, противостоит «Объединенный фронт трудящихся», близкий партийным «консерваторам»[326].

Второй упрек кажется еще более серьезным. Некоторые неформальные лидеры опасаются, что МНФ перестанет вести двойную игру с властями, удовлетворится простым сговором с ними и «может оказаться прекрасным собеседником для имитации общественного диалога»[327], а это исказило бы суть неформального движения.

Вполне возможно, что упреки в «фашизации» или предательстве духа движения служили лишь оружием дискредитации конкурентов. Но создается впечатление, что здесь разыгрывалось нечто более серьезное, имеющее отношение к самой сути неформального движения. В первый раз некоторые члены руководящего ядра порывают с формой клуба и столь открыто пытаются резко изменить курс. Все неформальные лидеры считают вполне возможным переход их движения в статус массового, однако это предчувствие ставит под вопрос один из столпов, на который они до тех пор опирались, – представление о ведущейся ими игре с партийными реформаторами.

На начальном этапе такой подвижный объект, как неформальное движение, опирается на ряд стабильных положений, которые образуют его идентичность:

• руководящее ядро, состоящее в основном из бывших оппозиционеров, быстро почувствовавших изменения во властных верхах и разделяющих идею диалога с партийными реформаторами;

• пространства игры, в которых акторы (противники, союзники, конкуренты) сохраняют определенную устойчивость, даже когда реформаторский лагерь партии начинает давать трещины;

• взаимодействия с партийными реформаторами и ведущаяся с ними двойная игра. Двойная игра неформалов объясняется их собственным оппозиционным прошлым и ограничениями, исходящими из других пространств игры, в которые они вовлечены.

Но нестабильность также является одним из факторов движения. Успехи, которых оно добивается в политическом пространстве, изменяют правила взаимодействия с реформаторами. Пытаясь просочиться в зазоры внутри системы, неформалы обнаруживают, что эта система во многих местах ослабела, и перестают следовать правилам, которые только что были установлены в их отношениях с представителями власти.

Поскольку формы сговора и двойной игры постоянно меняются, неформалы никак не могут раз и навсегда установить во внутреннем пространстве движения принципы, которые должны регулировать их отношения с властью. Невозможность этого становится источником непрерывных конфликтов. Однако конфликты эти также способствуют изменению конфигурации движения, поскольку благоприятствуют созданию новых форм действия и координации, получению новых ресурсов. Изначально сконцентрированная в Академическом районе вокруг редких ресурсов (залов заседаний в официальных учреждениях), сеть политических клубов разворачивается на трех полях действия. Институциональное пространство, где находятся помещения для сборов, монополизировано центральными клубами; они жестко отклоняют любые попытки раздела ресурсов. Второе пространство – самиздат; в нем мирно сосуществуют разные клубы. Плата за вход там низка, а изобилие публикаций лишь приветствуется, поскольку позволяет неформальному движению коллективно заявить о своем присутствии в глазах власти, Запада и наследников диссидентства. И наконец, пространство улицы осваивается в основном теми клубами, которые не соглашаются с политикой клубов-лидеров. Митинги быстро концентрируются исключительно на Пушкинской площади, и эта концентрация превращает улицу в редкий по своей значимости ресурс. Множественность мест действия и появление новых ресурсов приводят к снижению значения институциональных ресурсов и центрального положения доминирующих клубов. Эти клубы – и в особенности группы, лишенные залов заседаний, вроде КСИ – первыми начинают реализовывать стратегии привлечения финансовых средств и сближения с другими секторами общества (новыми экономическими акторами, официальной прессой), способствуя, в свою очередь, расширению пространства действия, доступного движению. Деконцентрация сети в конце концов дестабилизирует первоначальную систему координации. Внутри руководящего ядра наблюдается новое «разделение труда» между координаторами, занимающимися различными сферами деятельности (политикой, журналистикой, технической поддержкой клубов, митингами).

К концу изучаемого периода (1987 – середина 1988 года) границы неформального движения все меньше поддаются контролю. «Радикалы» из «Демократического союза» становятся полноправными членами движения, тогда как их предшественники из «Демократии и гуманизма», дискриминированные как «наследники диссидентов», в общем-то никогда не считались его легитимными участниками. Расположение этих границ становится еще и трудноопределимым, поскольку лидеры неформалов предчувствуют превращение своего движения в «массовое», не имея при этом ясного представления, каким же именно оно будет.

С приходом второй когорты и с изменением политической конъюнктуры после XIX партконференции некоторые вопросы, вызывавшие раздор в первой когорте, теряют остроту, а точнее, откладываются на будущее. Иными словами, эти вопросы решает уже совсем иное движение, нежели то, что было в 1988 году. Однако неформалы первой когорты не догадываются о том, как будут дальше разворачиваться события. Новобранцы формально соглашаются (по крайней мере поначалу) с определением «социалистический»: идеологическое переопределение движения произойдет лишь после выборов 1989 года. Разрыв с формой «клуб» также происходит не сразу после партконференции, однако этот лейбл отныне обозначает новые типы организаций (клубы избирателей, партклубы), в корне отличающихся от первых клубов. Движение распадается (и теряет централизованность) в силу естественного хода событий, ибо действует на разных полях конкуренции (в основном на избирательном и поле партии). И наконец, вопреки тому, чего так опасались