подлежала пересмотру, по крайней мере с восточной точки зрения. Руководство СЕПГ сочло необходимым вмешаться. Еще в 1958 году Ульбрихт постулировал, что весь Берлин относится к «суверенной территории» ГДР. Несколько недель спустя Хрущев выдвинул ультиматум западным державам: в течение шести месяцев Западный Берлин должен быть превращен в демилитаризованный «вольный город», иначе ГДР при поддержке Советского Союза объявит о своем суверенитете над всей территорией, включая весь Берлин[31].

На Западе, как в США, так и в Великобритании, тогда высказывались соображения о возможности пойти здесь навстречу советским требованиям, поскольку расположение Западного Берлина, открытые границы и массовый исход из ГДР воспринимались как элементы опасной дестабилизации. Канцлер Аденауэр, напротив, указал, что если Запад проигнорирует хотя бы один пункт правовых основ, созданных в послевоенный период в отношении Германии и Берлина, то вся западная концепция права быстро рухнет. Новая администрация США при президенте Кеннеди, вступившая в должность в начале 1961 года, определила свою позицию по Берлину в «трех основных положениях» (Three Essentials) и гарантировала «во-первых, свободу народа Западного Берлина выбирать свою собственную политическую систему; во-вторых, присутствие западных войск до тех пор, пока народ хочет и нуждается в них; в-третьих, беспрепятственный доступ в город»[32].

Таким образом, статус-кво Западного Берлина был подтвержден, но совместная ответственность четырех держав за весь Берлин не была эксплицитно упомянута. США признали – как это было в 1953 и 1956 годах – право Советского Союза принимать решения в сфере своих интересов, что включало регулирование доступа между восточной и западной частями города.

Но риски оставались. После ультиматума Хрущева конфронтация между двумя сверхдержавами вновь усилилась. Военные угрозы со стороны советского партийного лидера, сбитый американский военный самолет над территорией СССР, неудачное вторжение американцев на Кубу – количество и острота столкновений росли. В этой ситуации излишняя настойчивость руководства СЕПГ по берлинскому вопросу была бы опасной, чем можно объяснить его колебания, равно как и сдержанную реакцию западных держав. С другой стороны, экономическая ситуация в ГДР с 1960 года снова стала более сложной: динамика реформ быстро исчерпалась, темпы роста в ГДР оказались ниже, чем ожидалось. Поэтому СЕПГ призвала Хрущева и правительства других стран Восточного блока к быстрому исправлению ситуации: драматические трудности экономики ГДР были вызваны не только недостаточными поставками сырья, долгами и нехваткой рабочей силы, но и прежде всего последствиями «открытых границ». Чтобы удержать население в стране, пришлось пойти на значительные уступки: «Открытые границы заставили нас повышать уровень жизни быстрее, чем с этим могли справиться наши экономические силы». Поэтому необходимо найти пути их закрытия[33].

На самом деле, продолжение бегства в тех же масштабах, что и последние десять лет, когда страну покинули почти три миллиона человек, то есть шестая часть населения, поставило бы под угрозу существование самой ГДР. Это, в свою очередь, отразилось бы и на других странах Варшавского договора, которые не в последнюю очередь зависели от импорта из ГДР, особенно машин и промышленного оборудования. Для СССР существование ГДР было необходимо не только по экономическим и стратегическим причинам. В политическом плане социалистическая ГДР служила доказательством того, «что коммунизм является высшим, лучшим общественным строем даже для промышленно развитых стран, – как заявил в июне 1961 года Анастас Микоян. – Если социализм не восторжествует в ГДР, если коммунизм не докажет здесь свое превосходство и жизнеспособность, значит, мы не победили»[34].

Тем не менее еще в марте 1961 года лидеры стран Восточного блока отказались перекрыть границы в Берлине, опасаясь резкой реакции Запада. Но быстро распространившиеся слухи о таком перекрытии границ привели к дальнейшему увеличению потока беженцев, и к концу июля почти 150 тысяч человек уже снова уехали на Запад. Теперь руководители партий изменили свое мнение. В начале августа они согласились на предложение ГДР преградить доступ между Восточным и Западным Берлином путем строительства барьера. В ночь с 12 на 13 августа военные подразделения ГДР закрыли колючей проволокой границу сектора, проходящего через Берлин, и колонны строителей начали возводить стену через Берлин, которая была укреплена в последующие недели и месяцы.

К СОЦИАЛИЗМУ ЧЕРЕЗ НАУКУ И ТЕХНИКУ

Те, кто не покинул ГДР к 13 августа, теперь оказались заперты внутри и должны были волей-неволей смириться с этим. Одни преуспели лучше, другие хуже. «Человек был лишен возможности решать, бежать или остаться, – писал в своих воспоминаниях писатель Гюнтер де Бройн. – Временное приобрело твердые очертания; временное вдруг стало выглядеть постоянным. Поэтому пришлось надолго остепениться, потому что в постоянной политической шизофрении живется плохо»[35]. Но это имело и последствия. «Строительство стены 13 августа 1961 года, – вспоминал Йоахим Гаук, – неизбежно оказало особенно длительное воздействие на настрой и ментальность людей в стране: объективное бессилие, которое навязывал населению подавляющий государственный аппарат, теперь превратилось в субъективное бессилие. А поскольку народ был лишен институциональных возможностей участия во власти, он постепенно утратил способность действовать под свою ответственность»[36].

Для руководителей же СЕПГ строительство Стены было триумфом: «Мы были опьянены и находились в состоянии триумфа», – писал в автобиографии член ЦК Герман Осин[37]. Теперь, наконец, они могли делать в своей стране все, что хотели, не считаясь с согласием населения, для которого бегство на Запад перестало быть вариантом.

И в самом деле, задним числом можно сказать, что строительство Стены было своего рода вторым основанием ГДР. После этого страна стабилизировалась как экономически, так и политически, возросло ее значение в кругу государств восточного блока. В конце концов ее признали и западные государства, и даже ФРГ. Стратегия руководства ФРГ, заключавшаяся в простом игнорировании ГДР и ожидании ее, казалось бы, неостановимого распада, потерпела неудачу. Для переориентации нужен был принципиально иной подход к немецкому вопросу, и для его формирования в западногерманской политике должны были пройти годы. Наконец, западные державы воздержались от реакции. Поскольку СССР не вышел за рамки соглашений четырех держав и ограничился своей сферой влияния, у Запада не было причин вмешиваться, как это и было 17 июня или во время венгерского восстания. Многие западные дипломаты уже за несколько месяцев до этого предполагали, что ГДР закроет пути отхода, и многие, конечно, ожидали, что это стабилизирует ситуацию в одной из горячих точек холодной войны.

В то же время Берлинская стена стала открытым символом поражения коммунизма, который для сохранения своего правления был вынужден запирать свое население и расстреливать тех, кто хотел сбежать. Этот режим не мог быть стабилизирован никаким другим способом, кроме как силой; лидеры СЕПГ прекрасно