понимали это. Официальное обозначение Стены как «антифашистского оборонительного вала» было лишь тщательным сокрытием собственной политики насилия режима и, более того, делегитимировало антифашизм. Хотя постоянная пропаганда СЕПГ о том, что ФРГ является прибежищем фашизма и милитаризма, при всех искажениях не была полностью надуманна, не осталось никого, кто всерьез бы верил, что Стена построена, чтобы сдержать натиск западногерманских нацистских батальонов. По сути, СЕПГ продемонстрировала лишь верность своему убеждению: легитимация социализма проистекает не из одобрения большинством народа, а из исторической правильности идеи.

Поэтому первыми мерами режима после возведения Стены были идеологическая борьба и репрессии. С лета и до конца 1961 года общее число заключенных в ГДР выросло более чем на пятьдесят процентов. Во второй половине 1961 года почти двадцать тысяч человек были заключены в тюрьму за политические преступления. Кроме того, в качестве новой формы наказания был введен «трудовой лагерь», куда «тунеядцев» отправляли для «трудового воспитания». «Врагам социализма» открыто угрожали законом силы: «С провокаторами дискуссии не ведутся. Их следует сначала избивать, а затем передавать органам», – приказывало вечером 13 августа руководство Союза свободной немецкой молодежи (ССНМ/FDJ). Пограничным войскам было приказано применять огнестрельное оружие против «нарушителей границы». В частности, необходимо было бороться с влиянием западных СМИ; каждый, кто смотрел западное телевидение, подвергался преследованию. ССНМ организовала акцию «Блиц-акция против натовских антенн», в ходе которой активисты ССНМ уничтожили или выкрутили телевизионные антенны, направленные на запад, с крыш домов[38].

Эта политика запугивания и насилия со стороны СЕПГ определяла повседневную жизнь до ноября 1961 года, после чего террор ослаб. Власть государственной партии была консолидирована. Со строительством Стены и возобновлением борьбы с внутриполитическими «врагами», казалось, были созданы все условия для построения реального социализма.

Импульс к тому, чтобы с новой силой начать всеобъемлющие реформы и активизировать усилия по преодолению экономических проблем последнего десятилетия, был двоякий. С одной стороны, он исходил от Советского Союза: здесь коммунистическая партия вновь усилила критику Сталина и сталинизма и пропагандировала в качестве важнейших целей модернизацию экономики, мирное сосуществование и системное соревнование между социалистическими и капиталистическими государствами. Партия считала теперь, что фаза обострения классовой борьбы осталась позади, СССР теперь был государством всего народа, а не только одного класса; переход к коммунизму было суждено осуществить уже нынешнему поколению. На этот раз импульсы из СССР были восприняты СЕПГ с большей готовностью, чем в период оттепели после смерти Сталина. Впервые газеты ГДР рассказали о преступлениях сталинизма, а предложения о далеко идущих экономических реформах, обсуждавшихся в Советском Союзе, встретили внимательный интерес[39].

Второй импульс пришел изнутри. По сравнению с 1960 годом экономическое положение страны вновь ухудшилось, цели семилетнего плана не были достигнуты, показатели роста снижались. Хотя руководство ГДР теперь могло повышать трудовые стандарты и цены, не опасаясь увеличения числа эмигрантов, уже заметное падение реальной заработной платы в 1962 году и явная нехватка потребительских товаров вызвали явное недовольство, особенно среди рабочего класса, о чем сообщала Штази: на листовках уже можно было прочитать: «Коммунисты, дайте нам больше еды, или вы уже забыли 17 июня?» или «Как накормишь, так и поедешь!»[40]. Про обещание вскоре догнать ФРГ уже никто не вспоминал. Провал прежней экономической политики был очевиден.

Экономическая система, которую СЕПГ создала в ГДР в послевоенный период, во всех существенных моментах копировала народное хозяйство СССР, страны, которая все еще была в основном аграрной по своей структуре и с помощью сталинской командно-административной экономики за тридцать лет завершила догоняющую индустриализацию. Если ГДР хотела обогнать ФРГ по производительности и уровню жизни, а это было заявленной целью, ей, очевидно, нужны были другие методы, специально разработанные для высокоиндустриальной страны.

Из этих импульсов выросла «Новая экономическая система планирования и руководства» (NÖS), которая определяла дебаты об экономической политике страны в течение почти десяти лет и привела к всесторонней модернизации экономического управления и значительному росту производительности. Она была основана на осознании того, что централизованное экономическое планирование, которое распространялось на решения по продукции каждой отдельной компании, оказалось неэффективным и негибким. Поэтому централизацию экономического планирования решено было сократить, а головным управлением должен был предписываться лишь «среднесрочный перспективный план». Вместо этого предприятиям и, прежде всего, Союзу народных предприятий (VVB), который теперь функционировал как отраслевая ассоциация или холдинговая компания, было предоставлено значительно больше самостоятельности. Главным критерием стало не выполнение плана, а прибыль – не слыханная дотоле в экономике ГДР идея. Прежде всего, это потребовало пересмотра цен для их большей ориентации на спрос. Заинтересованность работников в повышении производительности труда больше не должна была проистекать исключительно из сдельной системы и политической сознательности. Напротив, работники должны были быть материально заинтересованы в результатах деятельности компании – через бонусы, поэтапную заработную плату и другие льготы[41].

Руководители экономики ГДР считали, что нашли в Новой экономической системе способ реализовать на практике теоретически выведенное превосходство социализма над (по их мнению, исторически устаревшим) капитализмом, и таким образом впервые в истории создать социалистическую экономическую систему развитого индустриального государства. Эта историческая перспектива всегда была понятна как экономическим плановикам, так и политикам СЕПГ, особенно Ульбрихту, который теперь поставил себя во главе реформаторов и тем самым на время заглушил возражения скептиков.

Экономические реформы Новой экономической системы встретили одобрение и даже энтузиазм на заводах и среди плановиков. В партийном аппарате, однако, многие кадры оставались скептиками – если доминирует экономическая рациональность и мышление эффективности, как это можно совместить с приматом политики и претензией партии на лидерство? Ответ был: на основе науки. Так же как социализм не является волюнтаристской конструкцией, а основан на научных категориях, то есть имеет «объективный» характер, так и социалистическая экономика должна управляться в соответствии с научными принципами. Фундаментальные исследования, кибернетика, теория систем, новые технологии, организационная наука – это были новые, часто используемые термины, которые говорили о том, что экономический успех социализма в ГДР основывался на последовательно научно обоснованной политике, а значит, был неизбежен. «На смену капиталистической экономической анархии, – формулировала СЕПГ в своей партийной программе января 1963 года, – приходит плановое управление и развитие социалистической экономики в соответствии с высочайшим уровнем науки <…>. Это требует применения передовой науки и техники, освоения самых современных методов производства и квалифицированного управления и организации национальной экономики»[42].

Соответственно, смена курса экономической политики сопровождалась существенным и ускоренным расширением образования. «Всестороннее строительство социализма в ГДР требует овладения технической революцией и развития социалистической общины, – подчеркнул ЦК СЕПГ. – Техническая революция, новая экономическая система планирования и управления народным хозяйством и единая социалистическая система образования