Они не успели возразить, как он уже вышел и направился по улице Клемансо к Дворцу правосудия. Остановившись перед бельевой лавкой и глядя на кружевные лифчики и трусы, он набрал номер Верлака.

– Oui? – послышался запыхавшийся голос судьи.

– Простите, что беспокою вас в Италии, но у меня случилось озарение, – сказал Полик и быстро продолжил, беспокоясь, что мог помешать Марин и Верлаку: – Вы же знаете, как эти наглые юнцы паркуются на бульваре в два ряда перед кафе?

– Да. Меня это ужасно злит, – ответил Верлак с одышкой.

– Задумайтесь на секунду. Где они при этом оставляют ключи?

– В замке зажигания, – выпалил Верлак.

– Верно.

– Значит, тот, кто угнал «БМВ» в Марселе, мог доехать до Экса, припарковаться перед кафе, оставив ключи в замке, пока сидел и отмечал свой успех, – сказал Верлак.

– Вот именно. Ведь так они и поступают? Приезжают в Экс, похвастаться машиной. Убийца мадемуазель Захари мог оказаться в нужное время в нужном месте, увидеть припаркованную машину с ключами и уехать на ней.

– А если вор и видел, как угонщик… или угонщица уезжает на этой машине, то все равно ничего не мог сделать.

– Вот именно. Это была краденая машина. Я сейчас иду во Дворец правосудия и постараюсь поговорить с Русселем. Извините еще раз, что побеспокоил.

Верлак кашлянул и сообщил Полику, чем они с Марин занимались.

– Вы – что? – переспросил Полик.

Верлак недовольно повторил и добавил:

– Вот почему я запыхался.

– Простите, больше не мешаю, – улыбнулся Полик и повесил трубку.

Он пересек небольшую площадь Сент-Оноре, в это время уже пустую. Тишину нарушало только бульканье фонтана. Пройдя еще несколько узких улочек, Полик вышел к Дворцу правосудия и быстро поднялся, надеясь застать Русселя. Одиннадцатое ноября – важная дата французской истории, и комиссар помнил, что Руссель намеревался провести этот день с мэром, собравшимся посетить памятники Первой мировой войны.

Если повезет, то прокурор еще у себя в кабинете.

– Ив! – окликнул он Русселя, идущего вверх по лестнице. Прокурор обернулся:

– Ушел уже, но забыл одну вещь в кабинете. С Верлаком вы не говорили?

– Нет, – соврал Полик. – У вас есть секунда? Хотел поговорить по делу Мута.

– Давайте тогда ко мне в кабинет, – ответил Руссель, заводя Полика в кабинет и закрывая дверь. – Что у вас? Я говорил, что у Роккиа будет алиби.

– И оказались правы, – согласился Полик.

Потом он объяснил, что сейчас видел на бульваре.

– Интересная теория, Бруно. Вполне себе представляю, что так и было. Так у кого нет алиби на вечер понедельника? – Руссель подошел к доске и начал записывать маркером имена: – Бернар Родье, Клод Оссар, Гарриг Дрюон… при этом мы предполагаем, что убийства связаны друг с другом.

– Будем держаться этого предположения. Анни Леонетти была дома с мужем, Тьери и Янн были вдвоем, а Роккиа находился в Сан-Ремо, – сказал Полик. – Бойфренд мадемуазель Захари говорит, что был дома, заснул перед телевизором.

– Преступление по страсти, – добавил Руссель.

Полик взял пальто и направился к двери.

– Приятного вечера, Ив. До завтра.

Он быстро преодолел коридор, спустился по лестнице и вышел на вечерние улицы. Про себя он подумал, что ближайший к Дворцу правосудия бар – это шумный «Золя», и через две минуты там оказался. Протолкнувшись в дымный зал – посетители давно уже забыли Сомму и Ипр, – он стал высматривать пустой столик. Таковых не оказалось, и Полик протиснулся к бару рядом с юнцом из школы искусств – слепленные краской пряди волос, кольцо в носу, пол на глаз не определяется, – и был рад увидеть того же самого бармена с татуированной строчкой Рембо на предплечье. Увидев Полика, бармен кивнул, и Полик попросил кружку «Гиннесса».

– Не самый мой любимый музыкальный жанр, – сказал Полик в ожидании, пока нальется пиво, – но вполне. Добрый старый рок семидесятых.

Бармен глянул на Полика.

– А какой у вас любимый музыкальный жанр? – поинтересовался он.

Полик принял кружку, сказал по-английски «cheers!» и сделал первый глоток.

– Опера, – сказал он.

– Подходящий для нее город, – согласился бармен. Снова посмотрев на Полика, он подался ближе, положив локти на стойку. – Вот там я вас и видел, значит.

– Вам тоже так казалось? – спросил Полик. – На оперном фестивале?

– Non, le conservatoire[49].

– Вот оно что! – Полик ткнул пальцем в сторону бармена. – Так вы тоже из родителей?

– Да уж не из учеников, черт побери, – улыбнулся бармен. – Мой пацан на фортепьяно играет.

– Не Матье, случайно?

Лея Полик взахлеб рассказывала о тринадцатилетнем пианисте, который не только экзамены сдает на раз, но еще и ас на скейте.

– Он. – Бармен протянул руку. – Патрик. Матье у нас в семье звезда. А двое других моих пацанов – просто малолетние хулиганы.

– Бруно, отец Леи Полик. Она поет.

Они пожали друг другу руки, и бармен спросил, нахмурясь:

– Сегодня вы тут один?

– Он отличный парень, если присмотреться, – ответил Полик, вступаясь за Верлака.

– Вам виднее.

– Так вы нам тогда все рассказали?

– Нет. Ну не люблю я фараонов – никого не хочу обидеть. Но меня здорово прибило новостями про смерть Одри и что вы это считаете убийством.

Собирался вам завтра позвонить, и жена настаивала. Спустимся вниз? На улице сейчас холодно стоять.

Полик взял свою кружку, Патрик отвел его в конец бара и открыл дверцу, ведущую на каменную лестницу.

– Не беспокойтесь, – улыбнулся бармен. – Там ничего, кроме бочек алкоголя да парочки случайных привидений.

В погребе было сыро, пол покрыт конденсатом.

– А правда, что в Эксе все подвалы соединены друг с другом? – спросил Полик.

– Мы нигде хода не нашли, но его могли заложить еще в незапамятные времена. – Патрик достал сигареты, предложил Полику, тот отказался. – Я вам вот чего не сказал: Одри, когда еще была жива, несколько раз сюда приходила с одним пацаном, которого я не знаю.

– Пацаном? – переспросил Полик, стараясь скрыть свой интерес.

– Да, лет за двадцать, такой ботаник с виду. Странно было вот что: она его будто боялась.

Полик кивнул:

– А описать пацана вы можете? Она его не представила?

– Нет, не представила. Она его прятала в углу, что тоже настораживало. Вообще-то она всегда со мной разговаривала, но только не когда была с ним. Описать, говорите? Хороший вопрос. Я ведь вроде как знал, что вы еще придете с тем пижоном-судьей, и копался в памяти, пытаясь сообразить, как же он выглядел, но вот одно только слово всплывает – «ботаник».