class="p1">Но тут пришла другая нянечка – длиннолицая Гоулд. Такая же неприятная, как Коста, но весьма энергичная, судя по тому, как быстро она меня раздела. У всех на глазах! Ей явно приходилось это делать много раз. Гоулд забрала мою юбку цвета бургундского и полосатый корсаж, желтую комбинацию с лентами и дала грубую, вонючую ночную сорочку. Перед сном мне велели сходить в туалет, который оказался таким отвратительным, что я не смогла там задержаться и секундой дольше того времени, что потребовалось мне, чтобы справить нужду. В кабинке нечем было дышать, единственное окошко находилось почти под потолком, а половые доски покоробились от того, что их часто заливали, но редко мыли.

– Ничего, привыкнешь, – сказала мне уставшим голосом Гоулд, но, увидев выражение ее лица, я в этом усомнилась.

Нянечки раздали всем горькое на вкус снотворное. Я хотела было отказаться, но потом подумала: «Даже лучше, если я найду забвение во сне». И проглотила его, не противясь. Снотворное произвело на меня странный эффект. Я почувствовала себя пьяной и поглупевшей. Но зато перестала волноваться по поводу постели и нестиранных простыней. Свет в спальне не выключили, и мне пришлось зарыться лицом в противно смердевшую подушку. А вот шум не утих. Не только в этой комнате, но и во всем приюте. Он проникал сквозь стены, просачивался сквозь пол. Разве можно было уснуть при постоянном шуме и горевшем свете? Однако я, похоже, уснула, потому что в какой-то момент меня разбудила грубая встряска. Моргнув, я увидела, как в тумане, лицо – всего в нескольких дюймах от своего. Точнее, не лицо, а жуткую гримасу рыжеволосой женщины, плакавшей у камина.

– Убирайся отсюда, – прошипела она. – Это моя кровать.

Я попыталась понять, что ей нужно, но так и не смогла собраться с мыслями.

– Ты в моей кровати! Убирайся из моей кровати!

– Успокойся, Джоси, – откуда-то издалека послышался голос нянечки.

Но руки Джоси обвились вокруг моей шеи и начали душить. Все потуги их оторвать оказались тщетными – я была одурманена лекарством, а Джоси оказалась несравнимо сильнее. Я не могла издать ни звука. У меня не получалось ее оттолкнуть. Я лягалась ногами, молотила Джоси руками, но она, похоже, ничего не чувствовала. Я уже не могла дышать. Комната почернела.

И в это миг я услышала шлепок! А затем вскрик. Пальцы на моем горле разжались, и Джоси съежилась – нянечка стегала ее по голове и плечам кожаным ремнем.

– Простите, простите, я больше не буду, – заскулила Джоси, прикрываясь от ударов руками. – Простите меня!

Еще один удар пришелся ей ниже спины. Джоси взвизгнула и покатилась по полу, под бормотание остальных пациенток, скрючившихся в своих кроватях. Коста свистнула, и через пару минут в спальню с покорным видом вошли Гоулд и О’Рурк.

– Похоже, тебя снова под шланг, – вздохнула О’Рурк.

И на пару с Гоулд они подхватили Джоси с пола. Да-да, именно подхватили, словно она была невесомая, хотя мне не удалось ее оттолкнуть. Синяки на горле заныли.

– Всем спать! Быстро! – приказала Коста, пока они выносили хнычущую Джоси из комнаты.

Нет! Этого не могло происходить наяву! Обхватив себя руками, я попыталась унять дрожь. Меня здесь не было!

Но я не могла заставить себя в это поверить, и даже хлорал не помог бы мне найти выход, как избавиться от этого ночного кошмара.

Глава семнадцатая

Джоси принесли назад через несколько часов – насквозь промокшую и дрожавшую всем телом. Нянечки привязали ее ремнями к кровати, в которой она тихо причитала остаток ночи до неугомонного перезвона колоколов, раздавшегося в половине шестого – когда внешний мир еще утопал в миазмах темноты.

Я чувствовала слабость и отупение. Здесь, в приюте, рассвета не было. И вряд ли он когда-либо наступил…

Нас выдернули из постелей, с матрасов сорвали грязные простыни, чтобы мы не смогли снова заползти и спрятаться под ними, а потом выдали нам бесформенные серые платья, немногим отличавшиеся от ночных сорочек. К тому моменту я настолько привыкла к зловонию, что уже не могла понять, насколько дурно они пахли. Но запятнанное нижнее белье повергло меня в такой ужас, что я пялилась на него с отвращением до тех пор, пока нянечка, которую я еще не видела, а другие называли Финдли, не пожала плечами и не сказала:

– Доктору Мэдиссону это не понравится.

И крикнула другой нянечке, чтобы та сделала запись в моей карте. Я не могла допустить, чтобы доктор подумал обо мне плохо, и, заскрипев зубами, уступила. Потом вместе с остальными пациентками спустилась вниз – в комнату с длинными столами, которую уже успела увидеть по своем прибытии в приют. И столы, и скамьи, обступавшие их по бокам, были исцарапаны. Но на стенах висели картины в рамках с изображениями безмятежных ландшафтов и стоячей воды. Никто не говорил. Тишину прерывали лишь ложки, клацающие по мискам с комковатой, безвкусной овсянкой, и передвижение обитательниц приюта, впускаемых и выпускаемых из столовой.

В какой-то миг снова зазвонили колокола. И Гоулд, у которой помимо вытянутого, худого и бледного лица, оказались еще и липкие руки, повела меня на осмотр:

– Вас сегодня примет доктор Скоупс.

– Кто такой доктор Скоупс?

– Помощник главного, – ответила Гоулд и присоветовала: – Ему понравится, если ты будешь вести себя хорошо.

При мысли о новом докторе мое настроение приподнялось. Быть может, он меня выслушает и поймет? Гоулд завела меня в кабинет с диагностическим столом и почти пустым книжным шкафом. Доктор Скоупс оказался моложе доктора Мэдиссона – красивым, бородатым, с уставшими и участливыми голубыми глазами.

Пока он просматривал мое дело, я присела на край стола.

– Мэй Кимбл, – прочитал доктор, а затем спросил так, будто он этот вопрос задавал уже тысячи раз: – Вы можете рассказать мне, почему вы здесь, мисс Кимбл?

«Как именно должен говорить человек в здравом рассудке и памяти?» – пронеслось у меня в голове. Выпрямившись, я ответила ему четко и прямо:

– Причина, по которой меня сюда определили, – ложь, доктор Скоупс.

– Понятно, – глубоко вздохнул он.

«Значит, я ответила неправильно», – решила я и предприняла вторую попытку:

– Мой дядя считает меня сумасшедшей, но уверяю вас: дело не в этом. Меня незаслуженно обвинили в убийстве.

Доктор что-то записал.

– Мне досталось наследство. И я думаю, что дядя решил им завладеть.

– Какое отношение это имеет к убийству, мисс Кимбл?

– Тетя пыталась предостеречь меня. Я считаю, что дядя ее за это убил.

Я отвечала без промедления, усматривая в вопросах доктора интерес и свой шанс. Но выражение