Мне вдруг стало страшно. Конечно, Липпинкот не мог знать,что я убил Элли. Но заподозрил что-то неладное. Может быть, он дажедогадывался, кто убийца.

— Вот, взгляни. — Я протянул ей снимок. — Значит, он знал,что мы были знакомы. Знал с самого начала. Я всегда ненавидел эту старую лису,а он ненавидел тебя. Как только он узнает, что мы решили пожениться, он сразувсе поймет. — Но тут я сообразил, что Липпинкот, наверное, уже давноподозревал, что мы собираемся пожениться, как только понял, что мы знакомы. Иуж конечно не сомневался, что мы состоим в близких отношениях.

— Майк, да хватит тебе трястись от страха, как угодивший всилок кролик! Вот именно, как кролик! Я обожаю тебя. Я всегда восхищаласьтобой. Но сейчас ты меняешься прямо на глазах. Ты всех боишься.

— Не смей так говорить!

— Но это же правда.

— Ночная тьма!

Больше я ни о чем не мог думать. Слова эти засели у меня вголове, и я только и думал о том, что они означают. Ночная тьма. Это значитмрак. Вот почему Элли меня не видела. Я могу видеть мертвых, а мертвые меня невидят, хотя я жив. Они не видят меня, потому что в действительности меня нет.Человека, который любил Элли, больше нет. Он предал самого себя и растворился вночной тьме. Я опустил голову.

— Ночная тьма, — повторил я.

— Перестань, — завизжала Грета. — Будь мужчиной, Майк.Забудь про глупые суеверные вымыслы!

— Как я могу про них забыть? — упорствовал я. — Я продалсвою душу, чтобы заполучить Цыганское подворье, верно? А здесь, оказывается,нас поджидала беда. И Элли, и меня. А может, и тебя.

— О чем ты говоришь?

Я встал. Подошел к ней. Я любил ее. Да, я все еще ее любил,вернее, меня все еще к ней влекло. Любовь, ненависть, влечение — в сущности,разве это не одно и то же? Все три чувства складываются в одно, а потом этоодно делится на три. К Элли я никогда не испытывал ненависти, но Грету яненавидел. Я наслаждался этой ненавистью, я ненавидел ее всем сердцем, котороебыло переполнено неистовым желанием, и это желание сулило ни с чем не сравнимоеудовольствие. Нет, я не мог ждать, пока минует опасность, я не хотел ждать. Яподошел к ней вплотную.

— Грязная стерва! — выкрикнул я. — Проклятая золотоволосаястерва! Тебе тоже грозит беда, Грета. Берегись меня, понятно? Я научился получатьудовольствие от убийства. Я радовался в тот день, зная, что Элли упадет слошади и умрет. Я ликовал в то утро в ожидании смерти, но еще никогда я непредвкушал убийства с таким удовольствием, как сейчас, потому что у него совсемдругой привкус. Я хочу не просто знать, что кому-то предстоит умереть отпроглоченной за завтраком пилюли. Не просто столкнуть в карьер жалкую полоумнуюстаруху. Я хочу приложить собственные руки.

Вот теперь испугалась Грета. Грета, которой я принадлежал стех пор, как встретил ее в Гамбурге, ради которой, прикинувшись больным, бросилработу. Чтобы остаться с ней. Да, тогда я принадлежал ей и душой и телом. Но несейчас. Сейчас я принадлежал только себе. Я уходил в другие владения, к той, окоторой мечтал.

Да, Грета испугалась. Мне было страшно приятно видеть ееиспуг, и я стиснул руки у нее на горле. Да, даже сейчас, когда я сижу здесь ипишу о своей жизни (должен заметить, что это тоже чрезвычайно приятноезанятие), рассказывая, через что мне пришлось пройти, и какие чувства яиспытывал, и о чем думал, и как обманывал каждого встречного, — да, дажесейчас, описывая этот момент, я получаю удовольствие. А когда убил Грету, я былпоистине счастлив…

Больше рассказывать вроде не о чем. Моя история достиглакульминации. Все, что могло свершиться, свершилось. Долго я сидел один и дажене помню, когда они пришли. И не помню, пришли ли они все вместе… Сидеть там взасаде они явно не могли, потому что тогда мне не дали бы убить Грету. Первым,заметил я, появился сам Бог. Не Господь Бог, конечно, что-то я совсем запуталсяЯ говорю о майоре Филпоте. Мне он всегда нравился. И я ему, по-моему, тоже. Они вправду был похож на Бога — если бы Бог «был человеком, я хочу сказать, а некаким-то сверхъестественным существом, обитающим где-то в заоблачной выси Майорбыл человеком справедливым. Справедливым и добрым. Он заботился о природе илюдях. Старался всем помогать Чем мог, конечно.

Понятия не имею, что он знал обо мне, а что нет. Помню, какон с любопытством поглядывал на меня на аукционе, когда посоветовал умеретьсвою радость, сказав, что от нее недалеко и до беды. Интересно, почему именно втот день он это сказал?

И потом, когда мы очутились там, где на земле лежала кучаодежды, оказавшаяся потом Элли в костюме для верховой езды. Интересно, понял лион прямо тогда или хотя бы заподозрил, что я имею некоторое отношение кслучившемуся?

Когда Грета умерла, я, как уже сказал, долго сидел в кресле,уставившись на свой бокал. Он был пустым. Как и я сам. И вокруг была какая-топустота. Горела только одна лампа в углу, которую зажгли еще мы с Гретой. Онадавала мало света, а солнце… Солнце, должно быть, давно зашло. Я сидел и тупождал, что будет дальше.

Потом, кажется, начали собираться люди. А может, они пришливсе вместе. И, наверное, совсем бесшумно, потому что я поначалу ничего незаметил и не услышал.

Будь рядом Сэнтоникс, он, наверное, сказал бы мне, чтоделать Но Сэнтоникс умер. И к тому же он избрал другой путь, совсем не тот, чтоя, поэтому он вряд ли сумел бы мне помочь. По правде говоря, мне уже никто немог помочь.

В какой-то момент я вдруг заметил доктора Шоу. Он сидел тактихо, что сначала я вообще его не увидел. Он сидел рядом со мной и чего-тождал. Я потом сообразил, что он, по-видимому, ждет, когда я заговорю.

— Я вернулся домой, — сказал я.

За спиной у него тоже были люди. И они пребывали в ожидании— ждали, наверное, каких-то указаний от доктора Шоу.

— Грета умерла, — сказал я. — Ее я убил. Вы хотите увезти еетело, верно?

Где-то блеснул свет магниевой вспышки. Должно быть, полицияфотографировала убитую. Доктор Шоу повернулся, сказав кому-то:

— Пока нет.

И снова обернулся ко мне. Наклонившись к нему, я прошептал:

— Сегодня вечером я встретил Элли.

— Вот как? Где?

— На дороге. Она стояла под разлапистой елью. Знаете, в томже месте, где я увидел ее впервые. — И, помолчав, добавил:

— Она меня не видела… Не могла видеть, потому что меня тамне было. — Я снова помолчал. — Это меня огорчает. Крайне огорчает.

— В капсуле был цианид. Вы его дали Элли в то утро?