— Это лекарство от сенной лихорадки, — ответил я. — У Эллибыла аллергия. Утром она всегда принимала одну капсулу, перед тем как ехатьверхом. Мы с Гретой начинили пару капсул средством от ос, которое разыскали всарае, разъединили их, а потом снова соединили половинки так, что ничего небыло заметно. Все это мы проделали в «Капризе». Ловко, правда? — И я захохотал.Странный был смех, я сам слышал. Больше похожий на хихиканье. — Вы ведь, когдаприходили смотреть ее ногу, проверили все лекарства, которые она принимала,верно? — спросил я. — Снотворное, антиаллергическое… Ничего опасного, верно?

— Верно, — подтвердил доктор Шоу. — Все они были оченьмягкого действия.

— Ловко мы все проделали, правда? — спросил я.

— Ловко, но не очень.

— И все же не понимаю, как вы догадались.

— Мы все поняли, когда произошел второй случай — смерть,которую вы не планировали.

— Клодия Хардкасл?

— Да. Она умерла точно так же, как Элли. Упала с лошади наохоте. Клодия никогда не жаловалась на здоровье, а тут она вдруг падает слошади и умирает. Произошло это на глазах у многих, а поэтому ее почти сразуподняли — и сразу почувствовали запах цианида. Если бы она пролежала, как Элли,на открытом воздухе хотя бы часа два, запах бы улетучился и никаких улик неосталось. Не знаю, каким образом эта капсула попала в руки Клодии. Возможно, вызабыли ее в «Капризе». Клодия иногда заходила в «Каприз». Там обнаруженыотпечатки ее пальцев, и там она обронила зажигалку.

— Проявили беспечность! Утомились… Ведь это совсем непросто— запихнуть в маленькую капсулу цианид. А затем я спросил:

— Вы подозревали меня в смерти Элли, верно? Вы все? —оглядел я какие-то фигуры, которые видел словно в тумане. — Все до одного?

— Да, подозревали. Но не были уверены, сумеем ли доказать.

— Вам бы следовало меня предупредить, — упрекнул его я.

— Я не полицейский, — ответил доктор Шоу.

— А кто же вы?

— Врач.

— Мне врач не нужен, — сказал я.

— Это еще неизвестно.

Тогда я посмотрел на Филпота и сказал:

— А вы что здесь делаете? Пришли меня судить,председательствовать на моем процессе?

— Я всего лишь мировой судья[39], — отозвался он. — А сюдапришел как друг.

— Как мой друг? — удивился я.

— Как друг Элли, — ответил он.

Я ничего не понимал. Я вообще ничего не соображал, ноказался себе весьма важной персоной. Вокруг меня метались люди. Полиция иврачи. Шоу и сам Филпот, такой почтенный и занятой человек. Вся процедурадопроса была настолько сложной, что я вконец запутался. Я очень устал.Последнее время я стал ни с того ни с сего уставать и сразу засыпал…

А люди все приходили и уходили. Самые разные люди: адвокаты,поверенные в делах, еще какой-то юрист и врачи. Несколько врачей. Они меняраздражали своими вопросами, я не хотел им отвечать.

Один из них настойчиво спрашивал меня, хочу ли ячего-нибудь. Я сказал, что хочу. Мне нужно только одно, сказал я: шариковаяручка и побольше бумаги. Я хотел написать, как все произошло, как всеслучилось. Я хотел объяснить, что я чувствовал, о чем думал. Чем больше я думало себе, тем больше мне казалось, что это будет интересно всем. Потому что ячеловек незаурядный. Я по-настоящему яркая личность, совершившая очень дерзкие,недоступные бездарям поступки.

Врачи — или кто-то один из них, — по-видимому, пришли квыводу, что это неплохая мысль.

— Вы ведь всегда даете людям возможность сделать заявление?Верно? — сказал я им — Так почему бы мне не изложить свое заявление вписьменной форме? И в один прекрасный день все сумеют его прочесть.

Они предоставили мне такую возможность. Но подолгу я писатьне мог. Я быстро уставал. Однажды я услышал, как кто-то произнес — «заниженноечувство ответственности», если я ничего не путаю, как кто-то другой с ним несогласился. Многое можно было услышать. Иногда они забывают, что их слушают.Потом мне пришлось появиться в суде, и я потребовал, чтобы мне принесли мойлучший костюм, потому что хотел произвести хорошее впечатление. Оказалось, замной уже давно следили. Те новые слуги. По-моему, их нанял и велел следить замной Липпинкот. Они узнали многое обо мне и Грете. Смешно, но после ее смерти япочему-то о ней почти забыл… После того как я убил ее, она перестала меняинтересовать.

Я пытался вернуть себе то необыкновенное ощущение одержаннойпобеды, которое испытывал, когда задушил ее. Но почему-то никак не удавалось…

Однажды совершенно неожиданно ко мне привели мою мать. Онастояла в дверях и смотрела на меня. Вид у нее был не такой тревожный, какобычно. Скорее — грустный. Нам нечего было сказать друг другу.

— Я старалась, Майк, — только и сказала она, — изо всех силстаралась оградить тебя от беды. Но ничего не получилось. Я всегда боялась, чтоне получится.

— Ладно, мама, не стоит себя казнить. Ты ни в чем невиновата. Я выбрал тот путь, какой хотел.

«Именно это и говорил Сэнтоникс», — вдруг пришло мне вголову. Он тоже боялся за меня. И тоже не смог ничего сделать. Никто не могничего сделать, кроме, наверное, меня самого… Не знаю, не убежден. Но время отвремени мне приходит на память день, когда Элли спросила у меня: «О чем тыдумаешь, когда вот так смотришь на меня?» И я ответил: «Как вот так?» Онасказала: «Будто любишь меня». Наверное, я и вправду любил ее. Мог бы любить.Она была такой ласковой, моя Элли, такой милой. Ее ждал Счастья свет… Главнаямоя беда, наверное, в том, что я всегда был чересчур жадным. Жадным до всего, азаполучить это все хотел даром, ничем себя не утруждая.

В тот день — помните? — когда я явился в Цыганское подворьеи встретил Элли, мы шли по дороге и столкнулись с Эстер. Она велела Элли уехатьиз Подворья навсегда. Вот тогда мне и пришло в голову платить ей. Я понял, чтоза деньги она готова на все. И стал давать ей деньги. А она принялась пугатьЭлли, грозить ей, внушать чувство страха. Я решил, что, если Элли умрет отшока, угрозы сочтут неоспоримой уликой. В тот первый день, теперь я знаю, яуверен, Эстер и в самом деле испугалась. Она испугалась за Элли. Онауговаривала ее уехать, забыть про Цыганское подворье, не иметь со мной ничегообщего. Я тогда этого не понял. Не поняла и Элли.

Может, Элли боялась меня? Вполне возможно, сама того несознавая. Она чувствовала, что ей что-то грозит, знала, что ее поджидаетопасность. И Сэнтоникс тоже чувствовал во мне зло, равно как и моя мать. Всетрое они, наверное, это угадывали. Элли угадывала, но не придавала этомузначения — никогда. Странно, все очень странно. Теперь-то я знаю, что мы былисчастливы вдвоем. Да, очень счастливы. Хорошо бы мне тогда это понимать… Укаждого есть шанс. Я же свой упустил.