Она представляла, как бы все они ужаснулись, побывав в их доме. Как поседели бы от ужаса, увидев все их творения. Лишились бы рассудка от страха. Глупые, глупые людишки.

Он ждал ее в церкви. Повернулся, когда отворилась дверь, и улыбнулся сам себе, так как любимая не могла видеть его из-за плотной вуали на лице.

Саше пришлось наступить себе на ногу, дабы не броситься к алтарю со всех ног и не повиснуть на шее будущего мужа. Она шла степенно, держа спину прямо, ощущая, как десятки пар глаз провожают каждый ее шаг, каждое ее движение и каждый вздох. Она была королевой этого дня.

Священник начал свою речь, а Куприянова держала любимого за руки и кусала губы от того, что вуаль была не прозрачной и она не могла видеть его лица. Она бы полюбовалась им, как делала это всегда на протяжении всей своей жизни, как только научилась различать лица родных. Девушка всегда узнавала его среди множества других, научилась угадывать его шаги и голос. Она, пропитанная им от кончиков волос до пальцев ног, наполненная им, как бутылка вином. Безумная. Сумасшедшая. Невероятно влюбленная.

Пришло время произносить клятвы, и у Саши задрожали пальцы. Столько слов вертелось в ее голове, о столь многом хотелось сказать, ничего не упустить, ничего не забыть. Она открыла рот, дабы начать говорить, но ее прервали.

Фата стала подниматься вверх и Куприянова замерла. С каждым миллиметром сердце начинало биться чаще, и, казалось, все присутствующие слышат его стук. Девушка зажмурилась, когда вуаль полностью открыла лицо. Теплые пальцы коснулись ее щек, и дыхание возле самого уха вдруг вызвало щекотку.

— Ты — мой подарок. Моя надежда. Мой мир. Мое сокровище. Моя любовь, — голос затих, чтобы слышать могла только Саша, — моя обожаемая племянница.

Куприянова вздрогнула от последних сказанных слов и резко, не задумываясь о том, как выглядят ее действия, отступила назад, распахнув глаза.

Ладонью девушка закрыла себе рот, дабы не закричать. Ее избранник улыбался полуразложившимся ртом, тянул руки и шептал что-то.

Саша повернулась, чтобы убежать, но наткнулась на огромную зеркальную стену. Отпрянув от своего отражения, Куприянова закрыла руками глаза, боясь взглянуть на фигуру в зазеркалье.

— Не бойся, — сладкий мягкий голос, что Саша слышала после того, как ушла с поляны, проникал в ее уши. — Мы тебя не обидим, — вторит другой голос, глубокий и властный. — Посмотри на нас. Не бойся.

Куприянова отказывается повиноваться.

Она мотает головой, показывая, что не собирается делать то, о чем ее просят. А они просят. Не просто просят, а умоляют. Голоса звучат так трепетно, нежно, так близко и так горячо.

В один момент Саша понимает, что собственные руки опустились и чужие ладони коснулись ее щек. Ласковые пальцы прошлись по лицу, опустились вниз, невесомо оглаживая кожу.

Девушка готова зарыдать от этих прикосновений. Никто еще не касался ее столь трепетно, столь деликатно, словно боясь навредить. Никто.

— Мы не обидим тебя.

Шепчут ей голоса, и Саша чувствует, как они обволакивают ее, как сжимают в плотное теплое кольцо. Она ощущает себя в уютном коконе, из которого не хочется выбираться.

— Мы никогда не тронем тебя. Никто не посмеет навредить тебе.

И она верит им. Она вспоминает себя, величественную, в окружении десятков женщин и мужчин, преклоняющих перед ней колени. Они были сильны, были невероятны, и Саша знала – почему.

Она создала их. Точнее, она только сделает это. Создаст своих собственных идеальных существ. И это будут божественные творения. Она вдохнет жизнь в их тела, сделает их такими, какими сама захочет: красивыми или уродливыми, глупыми или умными, свирепыми или добрыми. Не важно. Главное, что она знает, как усовершенствовать метод своего предка. Сделать то, на что некроманту не хватило сил и времени.

Картинки проносятся в ее голове, и она не видит в них ничего ужасного. Трупы, лежащие на разделочных столах, Клод, заляпанный в земле после того, как откопал очередное тело, — все это выглядит восхитительно. В своих мечтах она больше не трусливая неумеха. В своих мечтах она ставит на колени весь мир, а ее создания не позволяют миру подняться.

Куприянова открывает глаза, и тут же в ее тело будто врывается сильнейший поток чужих воспоминаний и эмоций. Они смешиваются с ее собственными, образуя непонятный коктейль.

Она перестает быть собой, уступая место кому-то новому. Она все еще Александра Куприянова, все еще в теле молодой девушки, но уже с другими мыслями и мечтами.

Она закричала от внезапной боли в голове. Кто-то невидимый словно сунул ей в мозг спицы и стал ворошить ими, переставляя содержимое черепной коробки.

В этот момент девушка проснулась.

***

Самаэль не собирался будить девчонку. Она спала спокойно, ничто не беспокоило ее, и воин подумал, что очередная ночь в проклятом доме пройдет хорошо, но, когда смертная начала говорить во сне, мужчина насторожился.

Он подобрался к ее кровати, осторожно, дабы не потревожить. Прислушивался некоторое время к ее словам, несвязным, обрывочным, ничего не проясняющим о том, с кем и о чем она могла говорить. И он намеревался вернуться к камину, но неожиданный болезненный крик вырвался изо рта девушки.

Дальнейшие действия Самаэля — простой рефлекс, помноженный на приказ, данный самому себе.

Он присаживается на край кровати и, приподняв Сашу, обнимает ее, укладывая голову девушки к себе на плечо. Он поглаживает вздрагивающую спину смертной, ощущая, как полыхает ее кожа под тонкой тканью ночной рубашки.

Куприянова успокаивается почти сразу, открывает глаза и сама прижимается к мужчине. Сашу знобит, хоть в комнате и стоит жара, а ее организм, как портативная печка. Все равно легкая дрожь сотрясает худое тело, и, желая побыстрее избавиться от неприятных ощущений, девушка пытается отогреться в объятиях своего защитника. Самаэль ничего не говорит.

Через пару минут в воздухе повисает неловкость, она зарождается из-за молчания и непозволительной крепкой близости.

Ладони воина начинают чесаться: он желает разжать уже руки и отсесть подальше. Новое, непознанное им ранее чувство раздирает изнутри. С одной стороны, он понимает, что подобная поддержка необходима, это лишь укрепит в смертной доверие к нему. С другой стороны, он не знает, что и как делать дальше. И этот — непонятно откуда взявшийся — зуд в ладонях заставляет его сильнее прижать к себе девчонку — только так неприятное ощущение в руках утихает. Наконец, он решается.

— Расскажешь, что тебе приснилось?

Самаэль отсаживается назад, продолжая держать Сашу за руки, поглаживая костяшки ее пальцев. И есть в этом нечто приятное и успокаивающе. Воин и не предполагал, что простые прикосновения могут вызывать подобную реакцию.

Он не понимает современных людей, которые цепляются друг за друга, как клещи. Они показывают себя беспомощными, зависимыми, словно слепцы, нуждающиеся в поводыре. Но сейчас мужчина сам чувствует себя слепцом, впервые увидевшим свет, боящимся, что этот свет ускользнет от него, потому он не выпускает рук смертной.