Саша вновь улыбнулась и потянулась рукой к графину, чтобы налить себе еще вина.

— И я поверила его словам. Поверила, ибо такой, как он, не мог лгать. Его глаза не лгали. Его красивые зеленые глаза, — протянула девушка, крутя бокал в пальцах и одновременно посматривая на мужчину. — Правда, я думала, что все ангела такие же, как мой друг, но, оказалось, я ошиблась.

Куприянова залпом опустошает бокал и без сожаления отбрасывает его в камин, где стекло через мгновение с хлопком взрывается.

— Хотя ты в последнее время отчего-то изменился, но таким, как Маро, тебе все равно не стать, — она поднимается на ноги и подходит к камину, собирая пальцами пыль с полки. — Закостенелые, зажатые и бесхребетные существа, вот вы кто!

Неожиданно зло выкрикивает Александра, сбрасывая с полки мелкие безделушки, и оборачивается, дабы видеть воина.

— Прячетесь под юбкой своей королевы, боитесь и шаг без неё сделать, вопрошаете к ней, молитесь на нее, будто она и создала вас. Да, если бы не она, если бы она не заперла меня — Марк мог бы остаться жить. Мы бы улетели с ним! К черту вашу войну с демонами! К черту Андраса и твою королеву! К черту Манна, этот дом и его загадку! Я бы всех вас уничтожила, только бы мой друг оказался сейчас жив. Только бы он стоял напротив меня, а не ты, бесчувственный и холодный, как мертвец. Ты презираешь созданий Манна, говоришь, что они не умеют чувствовать и не имеют души, а сам ты разве лучше них? Сам ты разве способен на какие-то чувства? Ты бессердечный, ты…

Самаэль — воин, и в его силах стерпеть все, что угодно. Он не выдаст никаких тайн, пусть его пытают самыми изощренными способами. Что ему какая-то пьяная смертная, не контролирующая своих слов? Он бы выдержал любые обвинения, проглотил бы и не поморщился, но упоминание о Тереза заставило мужчину напрячься.

Но и это он смог стерпеть, стиснуть зубы и стерпеть: прошло достаточно времени, и девчонке надо выговориться. Чего он стерпеть не смог, так это ее наплевательского отношения к его стараниям. Он ведь пытается вести себя с ней аккуратно. Он ведь поддаётся на ее уговоры, проводит с ней время, делает все, что она просит. Ему казалось: она понимает на какие жертвы он идет, что он переступает через собственные принципы и позволяет ей пройтись по ним. Он думал, она умнее.

— Что ты мне сделаешь?

Ухмыляется Саша, сверкая темными глазами, ощущая, как мужские пальцы сжимаются на ее руках чуть выше локтя.

— Ты не сделал этого раньше, не сделаешь этого сейчас. Я нужна тебе, твоему ордену и твоей бесполезной королеве, которая не сумела одолеть адского генерала. Ты ничего не посмеешь мне сделать. Ничего.

Крылья носа Самаэля раздуваются. Гнев затапливает его, как совсем недавно затапливали сведения, выданные смертной: музыка, кино, воспоминания. Всего какие-то часы назад она делилась с ним самым дорогим, самым важным. И вот сейчас вдруг решила на все наплевать.

Мужчина разжал пальцы и отступил. Что-то не сходится. Без сомнений Александра взбалмошная, но она не истеричка, хотя сейчас упорно пытается ему это доказать. Специально выводит его из себя. Но для чего? Чего она хочет добиться этим?

Самаэль усаживается обратно в кресло, устремляя взгляд в сторону от девушки. Подол ее ночной сорочки колышется от легкого ветра, проникающего в открытое окно, и сквозь ткань видно горящий огонь. Он успокаивается почти мгновенно, понимая, что этот монолог смертной не так прост.

И вновь ощущение неправильности происходящего. Он оглядывает девчонку с ног до головы, ища, что же в ней его насторожило, но снова ничего не находит.

Саша закусывает губу и отворачивается от воина, не выдержав его внимательного взгляда.

— Прости.

Бурчит себе под нос Куприянова, а после оборачивается. Хватит. Пришло время учиться брать ответственность за свои поступки и слова.

— Прости меня.

Ее приятный бархатный голос как нельзя лучше подходит для извинений наедине. Девушка делает несколько шагов вперед, загораживая мужчине камин.

— Прости, что назвала тебя бесчувственным. Это неправильно. Ведь ангела как люди, им подвластны сотни чувств и эмоций, — она застенчиво улыбается, немного приподнимая уголки губ. — Я помню, каким был Марк, — она подходит ближе. — Он любил рассуждать о любви, даже пел о ней. Ты бы удивился, узнав, что Маро играл на гитаре. Девушки не давали ему прохода, он был как магнит для людей, — еще немного вперед. — Его песни хватали за душу и не отпускали, даже после того, как он заканчивал петь, казалось, он держит твое сердце на своих ладонях, — пальцы ног Саши коснулись сапог Самаэля. — И все его тексты, такие настоящие: ни слова фальши, никакой искусственности. Разве мог лишенный чувств написать подобное?

Она наклоняется вперед, опуская руки на подголовник кресла по обеим сторонам от головы мужчины.

— Разве воин мог бы написать нечто такое? Разве ты... — понижает она голос, — мог бы так истово ненавидеть меня, если бы сердце, что бьется в твоей груди, было из камня. Разве мог бы ты... — она тянется к его лицу, — заставить меня открыть в себе нечто новое, не будь твои порывы столь горячи.

Слова становятся едва различимы.

— Разве мог бы ты позволить мне все это — их губы почти соприкасаются, — если бы не хотел того же самого?

Самаэль не отвечает на поцелуй. Он не закрывает глаза, разглядывая трепещущие ресницы девушки и едва заметно порозовевшие скулы. Он не испытывает того напора, что был в библиотеке, когда она почти по-звериному набросилась на него. Нет. Она дает ему выбор. Она ласкает его губы своими, не заходя дальше. Он сам обязан шагнуть вперед, если захочет этого. Она лишь предложила, показала один из способов проявления своих чувств. Он не смог отказаться.

Это лучше, чем любые блинчики с малиновым сиропом. Это лучше любых фильмов и музыки, о которых она ему рассказывала. Он даже не может объяснить, что происходит: столько ощущений разом, словно торнадо подхватил и унес его голову вместе со здравым смыслом.

Ладони Самаэля неуверенно сжимаются на плечах Куприяновой. Он не знает, куда еще положить руки. Глаза его закрываются сами по себе, будто чьи-то маленькие ножки наступают на его веки. И в темноте ощущения только усиливаются, он сосредотачивается на них, пытается понять, расфасовать все по полкам и терпит крах — стоит ладоням Саши коснуться его лица.

Для воина не остается ничего, кроме нежных пальцев, изучающих его лицо, и податливых мягких губ, раскрывающихся ему навстречу. Так необычно, непостижимо и ново. Великолепно.

Девушка отрывается от мужчины, когда понимает: он перестал дышать. Ласковая улыбка касается ее лица, а пальцы продолжают поглаживать щеки, чёткие скулы, мягкие губы, прямой нос.

Самаэль медленно открывает глаза, с какой-то неохотой возвращаясь в реальный мир без образов, запахов и ощущений. В темноте все куда острее, куда лучше, понятнее. Он выглядит по-дурацки и прекрасно понимает это так же, как понимает, что смотрит на нечто, что даст ему ответы. Но его глаза затянуты поволокой, он видит Сашу через туман, делающий ее волшебно неземной.