Энди узнает меня, улыбается и раскрывает объятия. Он дрожит.

– Дженнифер, – произносит он и вдруг начинает плакать, ткнувшись головой в мое плечо.

Все его тело сотрясается от рыданий. Я поддерживаю его, как могу; мое сердце разрывается. Ненавижу смотреть, как он плачет.

– Энди, что случилось?

От него пахнет спиртным.

– Мне так жаль, Дженнифер. Я должен был прийти и увидеть тебя. Я очень волновался.

Я тронута его болью, этим неожиданным беспокойством. Я-то думала, что он забыл обо мне.

– Пойдем внутрь, – предлагаю я, высвобождаясь из его объятий. Он покачивается, пока я ищу в темноте ключ. – Ох, – вздыхаю я, роясь в сумке. – Ненавижу эту сумку. Где мой ключ?

Энди фыркает:

– Ничего не изменилось.

– Спасибо, – говорю я, поежившись от его дыхания. – Ух ты, у тебя ярко-красный нос.

– Я стоял на улице в эту чертову погоду по крайней мере час.

– Почему ты не позвонил?

– Ты же больна. Я думал, ты дома, – бормочет он. – Элизабет проверяет мой телефон.

– Ясно. – Я нащупываю ключ и поворачиваю его в замке. Энди стоит так близко, что я чувствую его дыхание на своей шее, и это почему-то вызывает клаустрофобию. Я торопливо, с силой толкаю дверь плечом, потому что она разбухла от сырости.

– Та же дерьмовая дверь, – произносит Энди.

– Сжимается летом, раздувается зимой. Немного похоже на меня.

Он смеется. Мы заходим в дом, и Энди идет мимо меня на кухню, словно все еще чувствует себя здесь хозяином, и начинает шарить по шкафам.

– Странно здесь находиться, – замечает он, заглядывая на полки, переставляя банки и приправы.

– Что ты ищешь?

– Мне нужно выпить. Это все, что у тебя есть? – Он берет в руки бутылку красного вина. – Может, найдется что-то покрепче? Виски?

– Нет, ты опоздал.

– Я могу открыть это? – Энди уже срывает фольгу.

– Пожалуйста.

Он снова начинает шарить по ящикам в поисках штопора.

– Джен! Этот дом – просто ледник. Внутри холоднее, чем снаружи. Я думал, мы поставили новый котел?

– Это было больше десяти лет назад!

Энди бормочет, качая головой:

– Неудивительно, что ты, блин, умираешь.

– Прости, что? – Я ощущаю, как по коже побежали мурашки. – Я могу сейчас включить отопление, но дом прогреется не раньше чем через час, а я планировала лечь спать.

– Что ж, буду признателен, если ты его включишь.

– Ты вообще надолго?

– А сколько времени у тебя есть?

Кажется, я уже жалею об этом визите еще, собственно, до его начала.

Я бегу наверх включить отопление, потом сворачиваю в спальню и достаю из ящика кардиган. И прихватываю шарф для Энди.

– Ага! – кричит он внизу. Наверно, нашел штопор. – О, к черту это! – Очевидно, он обнаружил, что у бутылки – завинчивающаяся крышка. Это доставляет мне секундное удовольствие. Когда я возвращаюсь на кухню, Энди уже наливает себе здоровенную порцию вина, тут же опрокидывает в себя одним мощным глотком и наливает снова.

– Подруга, я в этом нуждался, – объясняет он, взглянув на меня. – Извини. Тебе налить бокал?

– Нет, спасибо, – отказываюсь я и оборачиваю шарф вокруг собственной шеи, передумав предлагать ему. Его забота о моем благополучии, похоже, довольно быстро отошла на второй план. – Ты пришел ко мне, потому что закончилась выпивка? В этом случае можешь взять бутылку и идти.

Энди бросает на меня дикий взгляд.

– Господи, нет! – возражает он. – Я хотел проведать тебя. Я переживаю о тебе, Джен. Я хотел посмотреть, как ты. В смысле, время идет, и…

– Я в порядке. На самом деле.

На его лице мелькает странное выражение.

– Мне нужно поговорить с тобой.

– О! – Я ощущаю, как все мое тело напряглось.

– Мы можем присесть?

– Конечно, – отвечаю я. – Мне ведь тоже нужно с тобой поговорить.

– О Боже, – произносит он. – Надеюсь, ты тоже не собираешься на меня нападать.

Кажется, я догадалась, что будет дальше.

Я иду за ним в гостиную, размышляя, всегда ли он был таким раздражающим? И интересно, это ностальгия заставила меня романтизировать прошлое, и я переписала в голове информацию о своем браке, как люди переписывают память о жестоком родителе, который после смерти становится святым?

Энди плюхается на диван, забыв, что сжимает бокал с вином, и проливает часть на брюки.

– Ай! Черт возьми! – Он ищет глазами, куда поставить бутылку. И хмыкает: – Когда ты соберешься купить какой-нибудь дурацкий столик?

– Ох, не начинай, – говорю я.

– А, ну да. Сейчас это уже бессмысленно, верно?

Энди ставит бутылку на пол и смотрит на мое невозмутимое лицо.

– Извини, это была шутка.

– Не смешно.

– Да, тупо. Это было тупо. – Вздрогнув, он переводит взгляд на свои колени, потирает пятно, потом снова поднимает глаза. – Давай ты первая.

– Нет, – возражаю я, присев на краешек кресла. – Ты первый.

Я потрясена тем, как выглядит его лицо: под безжалостным верхним светом на нем проступили пятна, нос приобрел пурпурный оттенок. Его волосы начали редеть, и он отрастил их, будто доказывая, что у него все еще есть шевелюра. Причем она больше не светлая, а скорее грязно-серая, вьющаяся над плечами.

– Я хреново выгляжу, да? – спрашивает Энди. – Просто паршиво. А ты в отличной форме. На самом деле, учитывая обстоятельства, ты выглядишь великолепно. Такая нарядная. Ты была на каком-то празднике? – Он снова начинает всхлипывать.

Я встаю, иду на кухню и беру уже открытую коробку с салфетками.

– Вот, – я протягиваю ему одну и кладу перед ним коробку. Он громко и несколько театрально сморкается.

– Что происходит, Энди? Что не так? – спрашиваю я, снова присаживаясь и сбрасывая туфли.

– Все не так! – отвечает Энди, отхлебнув еще вина. – И ты единственная, с кем я могу поговорить об этом. Единственная, кто поймет.

– У меня, видимо, будет удачная ночь.

– Угу, – хихикает он. – Ты заслуживаешь немного удачи, верно?

– Знаешь, я не обязана все это выслушивать.

– Извини, я пьян.

– Это и без твоих слов понятно. Так о чем ты хотел поговорить?

– Элизабет. Вот о ком.

Ну да, это очевидно. «Да что же за вечер такой, – думаю я. – Что случилось?»