– Я… – Аля закашлялась. – Я, Оля, удивляюсь многому. Но больше всего… – Она замолчала, не решаясь сказать. Но все же взяла себя в руки и продолжила: – Но больше всего удивляюсь тому, что ты сделала.

Оля привстала на локтях и с нескрываемым удивлением уставилась на подругу.

– Господи, да что еще я такого сделала? Валяй, не томи. Какое еще преступление века я совершила? Знаешь, у меня после наркозов с памятью плохо – может, чего упустила?

– Не ерничай. В общем, Оля, у бабушки пропали сережки. Золотые сережки с разноцветными камушками. Да ты и сама знаешь.

Резко сев на кровати, Оля вытаращила глаза.

– Я? Украла у твоей бабки серьги? Вы что там, спятили? Какие серьги, Алька? Какие камушки? Да я… – Оля задохнулась от возмущения и обиды, слезы брызнули из глаз. Она резко встала с кровати, покачнулась, ухватилась рукой за спинку и побледнела. Снова села и заплакала, уронив лицо в ладони. – Я, – бормотала она, – украла? У тебя, у своей лучшей подруги? У Софьи, которая мне как родная? Когда вы меня приютили? Я воровка? Как Нинка? Я украла? – Оля подняла зареванное лицо. – Да как ты могла! Как вы обе могли? Я какая угодно – врунья, лентяйка, бездельница, охотница за мужиками. Но чтобы я украла? Вы спятили, Алька? Да как вы могли!

Аля сидела как прибитая, не в силах сказать ни слова. Рот открывался, как у рыбы, руки тряслись, мысли путались, хотелось вскочить и убежать от стыда.

– Да пошли вы! – яростно закричала Оля. – Пошли вы обе, благодетельницы херовы! Особенно ты, Аля Добрынина! Святая, да? А я нет! Но я не воровка, слышишь? Я чужого сроду не брала! Даже когда мне нечего было жрать, слышишь? Давай, вали отсюда! И чтобы никогда, слышишь? Никогда я тебя не видела и о тебе не слышала! И бабке своей передай – пошла она на …! Мать Тереза! Ладно ты, ты у нас дурочка. А бабка твоя святой никогда не была, слышишь? Перед тобой святую корчит, а сама…

– Замолчи! – крикнула Аля. – Не смей о ней так! Она для меня самая лучшая!

– Для тебя – безусловно! – саркастически рассмеялась Оля. – Только, Алечка, сколько ей лет? Ну, твоей святой Софье Павловне? Дай-ка прикинуть… Семьдесят пять?

Аля молчала.

– Так вот, дорогая. В семьдесят пять, если тебе неизвестно, бывают провалы в памяти. У моей мамаши, кстати, они случились гораздо раньше. О чем я? Не понимаешь? Да сунула бабка свои сережки куда-то. Или вообще продала! Я что, не знаю, как она барахлом торговала? Цацки свои кому-то возила? Сто лет назад толканула, а теперь спохватилась! А кто спер? Конечно, ненавистная Лобанова, сука эта гулящая, подружка херова. Звездочки моей недостойная подружка, кто же еще? Ты что, не врубаешься, что она меня ненавидит? И только мечтает, чтобы мы с тобой разосрались? Господи! Да я помню, как твоя бабка какую-то метрику искала! Три дня искала, во всех папках, во всех бумагах! А нашла – ты не помнишь? В книжном шкафу!

Опустив голову, Аля молчала. Такое было, и было при Оле. Чистая правда, нечего возразить. Боже, во что ее втянули? А может, Оля права? Это все происки ба? Ну, чтобы отвадить внучку от нерадивой подружки? Нет, ба на такое не способна, слишком подлый способ.

Оля отвернулась к стене.

– Вали, Добрынина. Все. Добилась твоя бабка.

– Оля! Подожди! Ты меня тоже пойми! Мы с бабушкой весь дом перерыли! Все углы, понимаешь? Ну она же не в маразме, в конце концов! Да, с памятью бывает, ты права. Она и не спорит. Но здесь, здесь другая история…

Понимаешь, она уверена, что еще недавно серьги эти чертовы были, точно были! Два месяца назад она их видела! Послушай…

– Пошла ты, – зло бросила Оля. – Пошла ты со своими «послушай» и «точно были». Вали, слышишь? И побыстрее!

– Оля! – с мольбой в голосе жалобно крикнула Аля. – Подожди! Ну давай разберемся! Дедуктивным методом, как Шерлок Холмс! Подожди, я тебя очень прошу!

– И я тебя очень прошу, – жестко и твердо ответила Оля. – Уйди, пожалуйста! И побыстрее.

На пороге Аля остановилась. Вернуться? Броситься в ноги, просить о прощении? Нет, Оля не могла украсть! Она в это не верит.

– Ты еще здесь? – крикнула из комнаты Оля. – Пошла вон!

Аля вздрогнула и, хлопнув дверью, побежала по лестнице вниз. Пробежала по знакомой улице, свернула в переулок. Еще километр и – сердце разорвется. Кажется, это называется инфаркт?

Ехать в институт не было сил. Возвращаться домой? Невозможно. Видеть бабушку не хотелось. Совсем. Во что она ее втянула? Как она могла так поступить? Ведь правильно говорят: не пойман – не вор.

А Аля? Оля права, что выкинула ее, как паршивого котенка.

И сто раз будет права, если ее никогда не простит! Нет ей прощения. И она себя никогда не простит. А бабушку простить постарается. Хоть это будет и очень сложно. Но ей она обязана всем.

В тот день Аля просто шаталась по Москве, поехала в Сокольники, болталась по парку, съела эскимо, потом еще одно, но вкуса не почувствовала. Потом долго сидела на лавочке, пока не замерзла, и под сильный, холодный дождь, промокнув до нитки, побежала к метро.

В тот же вечер она заболела. Кашель, боль в горле, высокая температура и дикая слабость спасли ее от разговоров с бабушкой да и вообще от мыслей – она почти все время спала.

Софья Павловна крутилась вокруг нее, страшно переживая, и без конца звонила врачам. Вставала среди ночи, варила морс из черной смородины, уговаривала поесть, но аппетита у Али не было.

Вопросов бабушка не задавала. Но сердцем чуяла – разговор у Али с подругой был. И вот чем все это кончилось.

Софья Павловна на сомневалась, что внучка заболела после нервного стресса. Даже звонила знакомому психиатру, древнему старику, приходившему еще к Алиному отцу.

Внимательно выслушав Софью Павловну, он постарался ее успокоить:

– Соня, ну вы же разумная женщина! При чем тут нервное потрясение? Вы сами говорите, что девочка до нитки промокла! – И на прощание добавил: – Берегите себя! Мы с вами, дорогая, в таком почтенном возрасте. А внучка ваша молода, оклемается, и все будет нормально! Ну мне-то вы верите?

Хотелось верить, но на душе были тоска и тревога. Зная Алю, Софья Павловна могла предположить что угодно.

Вот ведь проклятые гены! Казалось бы, девочка получилась чудесная – чистая, честная, без грамма лжи и хитрости.

А проклятые гены все равно вылезли! Тянет Алю в помойку, тянет. К Оле этой проклятой. И все оправдания по поводу милосердия, человеколюбия и прочей ерунды – смех. Уже давно все сама поняла – «закадычная подружка» предаст ее при первом удобном случае. В сотый раз Софья Павловна проклинала себя – зачем она начала эту историю про серьги? Но то, что недавно драгоценности были дома, не сомневалась. Так же, как и в том, кто их прихватил.

Аля болела долго, бронхит перешел в пневмонию, и субфебрильная температура отнимали последние силы.