Талант, последовательность в исполнении и голевые подвиги – всего этого недостаточно, чтобы достичь такого статуса; мы засчитаем артистизм как необходимое условие, а харизму как врожденное качество; и все равно, даже если мы сложим воедино все эти черты, они необязательно создадут и проявят на поле ту особенную ауру, в случае с Тьерри связанную больше с необыкновенно легкой непринужденностью, хорошо заметной как на поле, так и вне его. Меня не особо захватила модная фраза va-va-voom, используемая как лозунг в рекламной кампании «Рено Клио», лицом которой Анри являлся с 2002 года[51], но я должен признать, что она абсолютно точно передала настроение и предложила новый шаблон «французскости», четко отличающейся от того, какой представляли те же Эрик Кантона или Давид Жинола. Футболист-поэт и обходительный чаровник подходили под традиционные стереотипы, которые, если подумать, были не намного более утонченные, чем образ парня в бретонской рубашке, крутящего педали велосипеда с ожерельем из лука на шее. Тьерри представал чем-то совершенно другим: молодой вест-индец из пригорода, чью «французскость» я признаю как нечто совершенно очевидное, но который заставляет меня задуматься вот над чем: «А что такое быть французом? Что есть общего у меня и у Тьерри Анри, что люди признают нас за французов?» Это был некий триумф этноса black-blanc-beur, сформировавшегося после 1998 года – по крайней мере для англичан. Тьерри разрывал привычные отличия классового и этнического происхождения и в то же время оставался по сути своей французом. Каким образом вы увяжете вместе слегка угловатого темнокожего тинейджера с намечавшимися дредами на голове, сфотографированного как-то в Монако, когда он тащил огромный магнитофон, и очаровательного, безупречного метросексуала, позже создавшего свою линию одежды для американского дизайнера Томми Хильфигера[52] и, казалось, рожденного для того, чтобы перемещаться из одного VIP-зала в другой? Он обладал какой-то харизмой неизученного совершенства, за нее-то рекламодатели с радостью и ухватились. Как и многие другие спортсмены, он двигался не спеша, почти лениво, когда находился далеко от футбольного поля. Он обладал идеальным, литым, мощным телом, поэтому повседневная одежда сидела на нем с элегантной изысканностью. Он был просто совершенством. В состоянии, которое для других смертных составляет очень короткий период времени, он жил в зачарованной плоскости, где все казалось таким же простым, как свет солнца: голы, слава, друзья-знаменитости, обожающие его поклонники и все остальные атрибуты успеха. Радость, которую он испытывал, даря радость другим, была очевидна. О своих собственных достижениях он говорил с обаятельным смирением, относя все на то доверие, которое питали к нему его товарищи по команде; он чувствовал гордость и когда ему удавалось дать возможность блеснуть другим (двадцать три голевые передачи только в чемпионате в сезоне 2002/03), и от своей собственной точности перед воротами. Рядом с ним играли подлинные звезды – Патрик Виейра, Деннис Бергкамп, – чье присутствие защищало его от зазнайства; были и другие игроки в команде, сами флиртовавшие с величием. Больше всего это касалось Робера Пиреса, он только один сезон 2001/02, до того как получил серьезную травму колена, был, по мнению Арсена Венгера, лучшим атакующим полузащитником в мире. Что за пьянящие головокружительные дни, которые мы, вероятно, тогда ценили не так высоко, как следовало.

Особенно это заметно сейчас в свете того, как Франция смотрит на Анри в настоящий момент. Отношение к нему с течением времени становится все более неоднозначным. Это жестоко, в то время как Тьерри стал практически единогласно уважаемым послом своей родной страны в Англии. Безусловно, нам приятно было видеть одного из наших, с такой кипучей энергией, добившегося успехов и ставшего одним из мушкетеров (Тити, Пат, Бобби и Нино, он же Вильтор), кто с постепенным уходом из большого спорта старой гвардии Грэма взял на себя еще более важную роль в определении сущности клуба. Чувствовалось также некое разочарование. Желание Тьерри говорить с приезжающими журналистами воспринималось как доказательство его себялюбия и его аппетита до публичности, но в позитивном ключе. Судя по тому объему статей, которые я собрал за эти годы, аппетит этот был ненасытен, так как каждому из журналистов хватило бы материала написать свою собственную книгу[53]. Отмечалось также – ох, сколько же раз я слышал эти споры! – что Анри на самом деле не старался по-настоящему в национальной сборной, что он всегда хотел быть главным там, куда он пришел, и что он не мог выносить превосходства Зинедина Зидана в сборной Франции. К этому вопросу я вернусь подробнее несколько позже. Не вызывает сомнения, что эффективность Анри упала, когда он играл в команде Роже Лемерра, а затем, с июля 2002 года, у Жака Сантини; но сваливать всю ответственность за это только лишь на одного игрока неразумно, что бы ни предполагали тщательно подобранные цифры.

С лета 2001 года до лета 2004-го, Тьерри забивал точно по голу за каждые две игры за Францию – если быть точным, семнадцать голов в тридцати четырех играх, – и из этих семнадцати мячей двенадцать были забиты в турнирах УЕФА или ФИФА, что является щедрой отдачей якобы испытывающего затруднения центрального нападающего. Анри часто отрывался в матчах против таких команд, которые становились просто легким «фуражом» для мировых и европейских чемпионов в 1998 и 2000 годах; ну, например, он забил четыре мяча при общем счете 10:0 по результатам домашнего и выездного матчей с Мальтой на отборочном этапе Евро-2004. Израиль, Кипр, Новая Зеландия стали еще одними жертвами его мастерства. Справедливо ли привередничать в том, какую игру считать более «важной», а какую нет – другой вопрос, и как забитый гол, любой гол, может использоваться как доказательство некомпетентности бомбардира? Я не могу припомнить, чтобы кто-то делал кислые замечания по поводу двух голов Зидана в ворота мальтийского голкипера Марио Маската в марте 2003 года или вычитал их из общего зачета голов капитана французской сборной, занимаясь праздными, никому не нужными подсчетами. Что-то должно было произойти; если бы я задумался, когда случился этот поворотный момент в непростых взаимоотношениях Франции с одним из своих лучших футболистов, но мой выбор пал бы на маскарад Кубка мира – 2002. Поэтому давайте оставим ненадолго зеленые поля Англии и направимся в Юго-Восточную Азию, где золотая легенда «синих» превратилась в мыльную оперу самого дешевого пошиба.