Золотистые искорки возмущения сверкнули в ее глазах, но, несмотря на всю злость и запал, я чувствовал, что она напугана. Да и могла бы не быть? Во мне проснулось непреодолимое желание взглянуть на ее ауру, но я подавил его, благодаря исключительной силе воли и... ну, я просто не был уверен, что смогу смотреть на ее ауру.

Уже две недели я следую предписаниям Эйнштейна. В первую неделю я не заметил никаких изменений, с одним лишь исключением. Сон. Я действительно мог заснуть. Я больше не глазел часами в потолок в попытке улечься. Теперь же я ложился в постель, лежал минут пятнадцать и со временем засыпал. Но это еще не приводило к уравновешенности. Главным образом я ощущал себя, как вышедший из строя механизм. Мой разум успокаивался на ночь, позволяя мне заниматься обыденными вещами.

Во вторую неделю я уже ощутил кое–какие изменения. Я стал более умиротворенным. Думаю, все немного изменилось. Это не значит, что я стал более стойким, с ясной головой и идеально себя контролирующим. Отнюдь. Я все еще был полон того, что Сидни наверняка назвала бы «моментами Адриана Ивашкова». Альбом Pink Floyd «The dark side of the moon», который я слушал однажды ночью, оставил в моей душе унылое впечатление от смысла жизни, что в конечном итоге вылилось в покупку черной краски для выражения на холсте моих умозрительных размышлений. И когда я наконец завершил треклятый автопортрет, я любезно сообщил своему профессору, что пойму, если она пожелает оставить его себе. Ее ответ не был положительным.

Наверное, это был мой самый дурацкий поступок за последние две недели, но честно, если сравнивать это с моими прошлыми выходками, все казалось не так им уж плохим. Самое главное, что я не потерял контроль. Не было больше никакой истощающей тьмы. Даже тетя Татьяна не напоминала о себе.

Я думал, что сорвал джек-пот, пока на следующий после моего замечания о портрете день не увидел профессора в кампусе, и не пожелал узнать, не грозит ли мне неприятность из-за того комментария. Я призвал дух, чтобы украдкой взглянуть на ее ауру, но ничего не произошло. Это напоминало попытку завести машину в морозный день. С третьего раза магия, наконец, проснулась, и ее аура засияла в моих глазах.

Это было четыре дня назад, и я слишком боялся снова использовать дух. Я не знал, смогу ли разобраться с тем, что я обнаружил. Может, в тот день мне просто не повезло? По-прежнему ли дух нормально функционирует? Или он постепенно исчезал и, возможно, пропадет насовсем? Мне было трудно понять, что я чувствую из-за этого. Облегчение? А может, огорчение?

Паника угрожала сломать меня, и я должен был воспользоваться моментом, чтобы выкинуть эти мысли из головы и сохранить спокойствие. Дух не был проблемой прямо сейчас. Сидни была. Я должен быть рядом с ней.

Дело в том, что я ничего не сказал ей о стабилизаторе настроения. Я даже не рассказывал ей об Эйнштейне. Часть меня хотела, чтобы она знала, что я пытаюсь измениться, что сделаю для нее все, но с другой стороны, я слишком волновался из-за конечных результатов данного предписания. Мне было неловко рассказывать ей о таблетках, если вдруг это не принесет эффекта. И я настороженно относился к их воздействию и тому, чтобы бросить принимать их, потому что я не мог справиться с изменениями. Пока я знал, что это будет продолжаться, я не хотел, чтобы Сидни знала. Я предпочитал, чтобы она думала, что я вообще не пытаюсь ничего сделать, чем поняла, что я потерпел неудачу.

– Что тебе нужно от меня? – спросил я.

– От нас, – поправила Джеки.

Я не смог удержаться и послал ей улыбку. Я с легкостью мог притворяться обаятельным и счастливым. Но в действительности же люди, вызывающие симпатию и уважение, были редкостью, однако Джеки в моих глазах достигла и того, и другого. По большей части из-за того, что она так сильно заботилась о Сидни и могла сделать для нее все что угодно. Именно поэтому Джеки мне нравилась. А еще я ценил ее за то, что она, зная лишь половину из происходящего, все равно стремилась помочь. То, что она участвует во всех этих сверхъестественных делах, было еще одним плюсом. У нее была удивительная способность справляться со всеми необъяснимыми сложностями.

– Я собираюсь использовать вещество, которое сделала, – сказала Сидни. Она сложила руки, и я понял, что она сделала это для того, чтобы остановить мандраж. – Я просто смешала соль и чернила в некотором соотношении. Все, кажется, в норме, так что теперь суть в том, чтобы наконец-то сделать татуировку нашему подопытному.

– У нас действительно есть подопытный? – я посмотрел вокруг, чтобы увидеть, вдруг я забыл кого-то, но нас было только трое. – Одна из кошек?

Раздался стук в дверь, Джеки открыла и, к моему удивлению, вошел Трей Хуарес. Я едва ли говорил с ним несколько раз. Не принимая во внимание, что Трей принадлежал к группе, пытающейся убить Соню Карп, он был вполне здравомыслящим парнем. Я знал, что Сидни считала его своим другом даже несмотря на все случившееся, и ее мнение имело огромное значение. Тот факт, что она пригласила его сюда, говорил о многом.

– Мистер Хуарес, какой приятный сюрприз, – Джеки действительно была удивлена.

– Я удивлен, что вы не пригласили к себе меня раньше, мисс Т. Я стал вашим помощником раньше! А вы позволяете Мельбурн торчать здесь все время.

Он одарил ее улыбкой, которая как будто слетела со страниц сборника пьес и действовала на женщин просто волшебным образом. В отличие от Нейла, который очаровывал их случайным образом, Трей в этом деле был мастером. Я был рад, что он увяз в своих непонятных отношениях с Ангелиной, потому что, по правде, некоторые могли бы утверждать, что симпатичный и крепкий человеческий ученик мог составить Сидни партию куда более выгодную, чем психически неуравновешенный вампир–художник.

Джеки закатила глаза, показывая, что улыбка не произвела на нее никакого эффекта:

– Оплошность отмечена. Я предполагаю, что мистер Хуарес и есть объект для татуирования?

Когда Сидни кивнула, я спросил:

– Как ты собираешься это сделать? Будешь наносить новую татуировку, или просто подправишь шприцем ту, что есть?

Маркусу требовалось лишь впрыскивание, когда он «сломал» ее тату. Это была одна из полезных вещей, которые он сделал для нее перед тем, как покинуть город: он ввел в ее лилию небольшое количество чернил, полученных из вампирской крови. Это уничтожило силу татуировки, но все еще делало ее восприимчивой к повторному впрыскиванию чернил алхимиков, если она не запечатает ее.

– Никакого впрыскивания, – возразила она. – Думаю, нам нужно что-то более существенное, к тому же, нам надо быть уверенными, что чернила достигнут дермы. Это следующий слой кожи под поверхностным.

– Хорошо, – ответил я, думая, что понял. У меня было такое чувство, что определение слова «дерма» произнесли только для меня. – Тебе потребуется больше чернил для этого. Как ты собираешься это осуществить?

Нас всполошил очередной стук в дверь, и Джеки направилась к ней.

– Это, должно быть, Малахия.