Встретить на войне доброго знакомого, с которым однаждыразвела судьба, приходилось не так уж часто. И событие это было радостное.

Поэтому рассказчик (тогда – майор-артиллерист), едва узнав,что по соседству с его только что прибывшим подразделением дислоцируетсяпарашютный батальон, которым командует давний друг (далее попросту – комбат),немедленно туда отправился, едва выдалась подходящая минутка.

Обнялись, вопя что-то радостное, и комбат немедленно потащилмайора к себе. Обитал он в роскошно обустроенном блиндаже, оставшемся отнемцев.

Естественно, стол. Все, что можно раздобыть на войне всмысле выпить и закусить, в том числе французский коньячок из немецких опять жезапасов (дело происходило в сорок пятом, в Польше). Сначала, как водится,перебрали общие воспоминания, потом рассказали друг другу, что с ними бывало зато время, пока не виделись. В конце концов в беседе наступило некотороезатишье.

Майор своего военного приятеля знал хорошо. И заранее могпредсказать, что будет следующим номером программы. Комбат, дело такое, обожал хвастать.Не «прихвастнуть» подобно Мюнхгаузену, а именно хвастаться чуточку по-детскинекими реальными вещами или случившимися с ним событиями.

Награды говорили сами за себя, не было нужды лишний раз вних тыкать пальцем. В полном соответствии с ожиданиями майора комбатсначала продемонстрировал шикарно отделанный короткоствольный «Вальтер», доставшийсяему от какого-то эсэсовского чина, а также кольцо с «мертвой головой»,принадлежавшее тому же деятелю. Показал роскошную генеральскую шпагу, взятую вкачестве трофея, когда батальон внезапно обрушился на немецкие позиции инаворотил там славных дел. Под каким-то пустяковым предлогом вызвал в блиндажсанинструктора женского пола, писаную красавицу, поинтересовался чем-тонезначительным и отпустил – а потом, как и следовало ожидать, с деланнобезразличным видом объявил, что это – его нынешняя и постоянная, между прочим,насчет нее есть мысли касательно мирного времени, когда вся эта похабеньзакончится. Должна же она когда-нибудь кончиться?

После чего наступила пауза. Майор подумал было, что старыйприятель исчерпал репертуар, и хвастаться вроде бы больше нечем. Но все, чтобыло, оказалось лишь прелюдией… Понизив голос, самым загадочным тоном, сазартным и нетерпеливым видом человека, которого прямо-таки распирает, комбатсообщил:

– А сейчас я тебе ординарца продемонстрирую. Уникум, правослово. Такого ординарца, вот честное слово, не соврать, у иного маршала несыщешь…

Выпито было уже немало, и майор в тон ему поинтересовался:не идет ли снова речь о какой-нибудь особенно сногсшибательной красотке?

Расхохотавшись, как сказочный злодей, комбат заявил, что егов корне неправильно поняли. Он, конечно, всегда был не промах насчетпрекрасного пола, но, с другой стороны, он все же не турецкий паша и гаремовзаводить не намерен. Еще и по той причине, что турецкие нравы к нашей суровойдействительности не имеют никакого отношения, не проникся ими славянский народ.И, если приближенных красоток будет две, они, пожалуй, очень скоро порастреплютдруг другу роскошные косы. Уникальность ординарца, сказал он заговорщицкимшепотом, кое в чем другом… И, высунувшись из блиндажа, велел громким команднымголосом, чтобы безотлагательно покликали…

Майор не запомнил фамилии. Мог лишь сказать, что она быладлинная и заковыристая, то ли туркменская, то ли свойственная какому-то изобитавших неподалеку от туркмен народов. Тулипбергенов, Талыхайбергенов,Худойбергенов…. Какой-то «бергенов», в общем. Именно так ради ясности икраткости майор его далее и именовал в своем рассказе – Бергенов.

Очень быстро пришел Бергенов – худой темноглазый парень,смуглый, как цыган, какой-то поджарый. Отнюдь не раскосый, майор это особенноподчеркивал. Не из тех, кого именуют «узкоглазыми».

Охваченный нешуточным, почти детским возбуждением, комбатпринялся рассуждать вслух:

– Что бы тебе этакое показать… Бергенов!А продемонстрируй-ка моему героическому другу, как мыши маршируют!

Бергенов молча кивнул и уселся в уголке. Он был оченьспокойный, бесстрастный – должно быть, судя по его философской отрешенности,ему далеко не впервые приходилось показывать что-то комбатовым гостям.

– Сиди тихонечко, – зашептал комбат другу. –Сейчас тебе будет зрелище…

Майор не слышал, чтобы Бергенов что-то говорил вслух –только губы двигались. Загадочный ординарец едва пошевеливал лежавшими наколенях пальцами – будто на пианино играл, пришло в голову майору сравнение (самон немного играть как раз умел).

Большая, старинная керосиновая лампа давала достаточносвета. И майор очень быстро увидел, как изо всех углов на середину блиндажакатятся какие-то серые комочки.

Мыши в немалом количестве – штук тридцать, не меньше.

Они стягивались на середину, совершенно не боясь людей – и,что самое удивительное, на глазах выстраивались в колонну по четыре, и этаколонна в безукоризненном порядке, словно обученные солдаты на смотру, знатокистроевой подготовки, просеменила из конца в конец. Оказавшись перед аккуратнойбревенчатой стенкой, мышиные ряды столь же безукоризненно выполнили повороткругом, так что самые последние оказались самыми первыми, а самые первые,соответственно, последними. Колонна вновь, с извечной мышиной бесшумностью,прошла на середину, выполнила маневр «ряды вздвой», выписала по обширномупустому пространству безукоризненную восьмерку, выстроилась в каре (фигурапостроения, давным-давно исчезнувшая из уставов не только Советского Союза, нои всех прочих держав).

У майора прямо-таки челюсть отвалилась. Он читал в своевремя детям книжки Дурова, сам однажды прикормил в блиндаже мыша – но тот мышничего подобного не умел, он лишь, не боясь, вылезал на стол, брал кусочки изрук и тут же лопал….

Ему понемногу стало приходить в голову, что таких вот чудесдрессировки попросту не бывает. Это уже не дрессировка, а что-то другое, иназывать такое зрелище надо как-то иначе… Он только не знал – как.

Комбат, довольный произведенным на гостя эффектом, захохоталот всей души, оглушительно хлопая себя по коленке, и это словно разрушило некиечары – мышиное каре вмиг рассыпалось, серые зверушки, превратившись опять вскопище неразумных тварей, очумело рассыпались по всем углам, попрятались,пропали с глаз…

– Вот такой у меня ординарец, – сказал комбатгордо. – Говорю тебе, не у всякого маршала сыщешь… Видал, что умеет? Мыши– это так, для затравки… Бергенов, покажем отца?

Вот тут Бергенов впервые проявил некоторые признакибеспокойства. Однако комбат заверил его, что друга своего знает давно и всецелоза него ручается: не заложит, и бояться нечего… Потом откровенно прикрикнул.Помявшись, Бергенов кивнул с унылым видом.

– Пошли-ка, – сказал комбат, энергично вытаскивая гостяиз-за стола. – На улице постоим. Так оно будет эффектнее. Театральнее.Точно тебе говорю…