Мы достали, налили. Он оттолкнул мою руку, долил до краев иахнул приличную дозу неразбавленного. Потом хватает меня за гимнастерку – глазашальные, остекленевшие – притянул и говорит:

– Ты только передо мной не крути, мать твою! Я ведьпрекрасно знаю, что ты Женьку валяешь. И не может быть так, чтобы она тебеничего не рассказывала про то, как они там живут…

Вижу – человек совершенно не в себе. Отвечая осторожненько:

– Ну, вообще-то не без того…

Он словно бы обрадовался, его малость отпустило. Спрашиваетменя этак тихонько, задушевно, доверительно:

– Коля, а не было ли, часом, оттуда информации, что Галька ведьмачит?

Смотрим мы на него в совершеннейшей задумчивости. А онуставился на меня так жадно, словно я председатель военного трибунала, и отмоего слова зависит, отпустят его с миром или поставят перед комендантскимвзводом… Человек малость не в себе…

Не знаю уж, что на меня накатило, но ответил я ему со всейпрямотой:

– Степаныч, – говорю, – я человек трезвомыслящий ине верю ни в какое ведьмачество, разве что только в то, что присутствует вкнигах Н. В. Гоголя… Но среди девок и в самом деле давно ползет шепоток, чтоГалька – ведьма. Не знаю я подробностей, мне их ни за что не рассказывают, нослух есть, и упорный…

Он, что странно, вроде бы успокоился и даже повеселел.Хватил еще неразбавленного, посидел, повздыхал, поматерился. И говорит вполнесерьезным тоном:

– А ведь все сходится, славяне. Был бы я пьян в жопу, но япринял на душу один-единственный стакан, для смелости…

Короче, что выяснилось…

Выступил он в поход, что тот Мальбрук, с самыми решительнымии непреклонными намерениями. Сам признавался, что башка была, как в дурмане, а,пардоньте, стояк был такой, какой редко случается. Ввались он туда, разложил быее, не обращая внимания ни на что окружающее.

Вот только той хаты он не нашел.

Соображаете?

Он эту хату прекрасно знал – столько возле нее отирался, вгости захаживал под любым предлогом, а точнее говоря, без всякого предлога.И было так: идет он знакомой дорогой, мимо насквозь знакомых соседскихдомишек – а хаты нету. Нет, не то чтобы на ее месте образовалось пустое место…Ничего подобного, мы специально расспрашивали.

Просто ее нету. Должна быть там – а ее нету. Он сам никак немог сообразить и точно сформулировать, как это все описать. Вот он подходит –дом, дом, еще дом, должна быть вот туточки Галькина хата… А ее нету! Та хата,что за ней, дальше – на месте. Та, что перед ней, не доходя – на месте. АГалькиной попросту нету. Хоть ты тресни.

Он пробовал и так, и этак. Возвращался к переулочку – и неодин раз. Пытался заходить с другой стороны, с третьей, пробраться и вовсеогородами. С тем же отсутствием результата. Все привычные ориентиры на месте, аГалькиной хаты нема…

И главное, ночь стояла лунная, звездная. Прекрасная просто.Вы знаете, не врал Гоголь насчет украинской ночи, не зря ее описывал таккрасиво. Ох, картина… Мы с Женькой пару раз просто гуляли, как пионер спионерочкой. Красота… Тишина, ни ветерка, луна светит, звезды крупнющие,совершенно по песне – хоть иголки собирай…

Иголку отыщешь без труда, не то что хату. А ее всеравно нету. С какой стороны ни заходи, как ни прикидывай ориентиры…

Забрало его какое-то наваждение: плюнуть и уйти отчего-тонельзя. Так он и бродил до рассвета. Искал Галькину хату и не находил. Он ее ина рассвете не нашел – просто-напросто ему вдруг отчего-то стало ясно, чтонужно идти домой, к чертовой матери… Он и поплелся.

Вот… А это, между прочим, еще не конец. Мы спать уже большене ложились, ни он, ни мы. Посидели, помолчали – ну что тут скажешь и чем тутчеловека ободришь? Честно говоря, я ему верил, что все было именно так – я егонеплохо знал уже…

Это еще не все. Через часок нас всех позвали к комбату, мы ипошли. И навстречу – казачка. Остановилась, смотрит и молчит, только смотритсвоими черными глазищами как-то так… с ухмылочкой, но вовсе даже неприветливой.И говорит ему:

– Не отвяжешься – хуже будет. В жизни ни на одну не встанет.

Так прямо и сказала. Улыбнулась и пошла. Не особенно дажеторопясь, словно плывет. Ох, была девка…

И знаете, он отвязался. Как и я, говоря между нами, на его местеотвязался бы. Черт его знает, что она еще умеет… Он очень быстро устроил так,что ее перевели куда-то. Командир роты это может устроить.

Боялся ли? А вы бы на его месте… а? То-то.

Не буди лиха, пока оно тихо. Так в народе говорится.

Это было весной сорок пятого.

Я тогда в силу выполняемой службы был прикомандирован кодному из отделов КБВ. Официальное название в полном виде звучало так: КорпусБеспеченьства Войскового. Наверное, понятно без перевода? Корпус армейскойбезопасности. СМЕРШ и особые отделы Войска Польского.

Мы люди взрослые, циничные… Вы, наверное, прекраснопонимаете, что вопросы координации и связи были на втором месте, а в первуюочередь я должен был за ними приглядывать. Что с политической точки зрениявполне понятно и объяснимо: отношения с Польшей у нас давным-давно былиспецифические и сложные. Линия, конечно, была взята на создание независимойсоюзной Польши, но это не означает, что нужно было пустить дело на самотек.Союзничек столь специфический требовал присмотра…

Бывало, конечно, всякое, но лично у меня обошлось без тренийи напряженности. Не хвастаясь, смог выстроить грамотные отношения. Помогало ещеи то, что я с этими ребятами прошел всю Литву – а в Литве за поляками присмотравовсе не требовалось. Скорее наоборот, нужно было одергивать время от времени.У них, знаете, к Литве были большие счеты. Народец тамошний, я литовцев имею ввиду… Они сами, без всяких немцев, за войну перерезали триста тысяч евреев итриста тысяч поляков – от старого до малого. Ну, им потом малеха припомнили всехорошее…

Но это отдельная тема, страшно интересная, но не имеющаяотношения к вашей теме… Расскажу о другом.

Мы тогда месяц с лишним как дислоцировались в Мазовии. Естьтакой район в Польше, со своим специфическим народонаселением. Мазуры – вобщем, те же поляки, но отличаются большим этнографическим своеобразием. Язык уних, к примеру, свой. Серединка на половинку понять можно, но различия большие.Даже в алфавите есть свои, особые буквы, которые в польском не водятся.

Потом, после войны, там, конечно, народная власть внедриланекоторую цивилизацию, но в сорок пятом была глухома-ань… Непролазные чащобы,этакие Муромские леса, только без Змея Горыныча и Соловья-Разбойника. Населениебольшей частью разбросано по хуторам, кое-как живут-поживают (иные уголь жгутиз дерева и смолу гонят по старинным, времен средневековья рецептампрадедовским), без всякого электричества, газет и прочих городских излишеств.Практически, первобытно-общинный строй, как в учебниках.