— Я так тебе благодарна… А с отчимом что? Не догнали? Убежал?

— Обижаешь, — усмехнулась Марго. — Убежать от нас?

— Но он жив? Вы же не…

— Жив, конечно. Ничего мы ему не сделали, даже не покусали. Так… Погоняли немного по лесу, поваляли слегка, — уклончиво ответила Марго, и в этот момент у Еси зазвонил телефон.

На экране высветилось имя бабушки, и Еся сразу ответила на звонок.

— Да, бабуль. Всё в порядке?

— Ох, Есенька, хорошо, что ты сразу ответила. Не могу дозвониться до Гора. Он рядом? Спроси, у него есть сильное успокоительное?

— Да, конечно, сейчас спрошу. — Еся быстрым шагом направилась к дому. — А что случилось, Ба?

— Беда у нас, детка. Похоже, Толик с ума сошёл. Мы скорую-то сразу вызвали, но она пока доедет…. Успокоительное нужно срочно, боюсь зарубит топором кого-нибудь.

— Может останешься? — Еся тряхнула головой, прогоняя назойливое воспоминание, но Марк из её мыслей так никуда и не делся.

Автомобиль бодро катил по трассе уже больше часа, а Еся душой всё ещё оставалась в Старожигулево. Там, возле дома Марка, где он неожиданно подошёл ближе, чем обычно, а она почему-то позволила это сделать, как и дотронуться до себя. И стояла смирно, рассматривая переливчатые крапушки в его глазах, и словно не замечала, как мужские пальцы цепляют непослушную прядку волос и осторожно, с нежной заботой, убирают от лица и заправляют за ухо. Сердце дрогнуло в момент лёгкого прикосновения чуть шершавых подушечек к тонкой коже виска, но это был не страх. И мгновенно потемневший взгляд Марка подтвердил её догадку.

Тогда-то, в момент, когда сердце забилось в ответ на неведомую ранее эмоцию, Марк и произнёс эту фразу низким хрипловатым голосом, от которого по коже прошла волна мурашек, словно по ней провели бархатом.

Деревня осталась далеко позади, вместе с Марком, его просторным новым домом и невнятным, на грани предчувствия, ощущением приближающегося счастья, а в ушах всё звучал мужской голос:

— Может останешься?

Еся и сейчас краснела, вспоминая бурю чувств, поднятую этим простым предложением, и всю ту околесицу, которую она неизвестно зачем понесла, — и на работе её заждались, и подруга соскучилась, и про соседского кота что-то..

Говорила и делала вид, что не поняла сути вопроса, будто Марк звал её задержаться всего на денёк, хоть женское чутье и сигнализировало огромными светящимися буквами: "Дура, он говорит не об этом!!!"

А вот Строжин всё понял правильно, понимающе кивнул, чуть приобнял Есю, — ничего такое, простое проявление дружеского участия, чмокнул в лоб и придержал дверь, помогая сесть в машину.

— Езжай осторожно.

— Я никогда не гоняю.

Размышления прервал входящий звонок от бабули. Еся удивилась, — бабушка никогда не решилась бы на пустую болтовню, зная, что внучка за рулём, в дороге. Значит, случилось нечто серьёзное, не терпящее отлагательства.

— Да, бабуль, слушаю. — Еся включила громкую связь.

— Есь, ещё не доехала? Как дорога?

— Нет, не доехала. Ещё часа 3–4 рулить. Дорога нормальная, машин мало. Ты как? Давление в норме? Не нервничаешь?

— Есь, Маша звонила..

Мама вчера отправилась в город следом за скорой со связанным крепкими санитарами отчимом. Позже сообщила, что в городскую больницу Толика не приняли из-за прописки в другом регионе, и отправили в областную, в какую-то деревню. И вот опять, выходит, позвонила. Есе, если честно, совершенно не хотелось ничего знать и даже слышать упоминание об отчиме после всего произошедшего, но бабушку расстраивать не хотелось ещё больше, поэтому она смиренно слушала и даже пару раз сочувственно поддакнула, поддерживая горемычного "страдальца".

— Что, так и сказали — психоз?

— Да, представляешь? Острый психоз, навещать нельзя, пролежит не меньше месяца в больнице.

— Ну ничего, пусть лежит. Надо, значит надо, врачи лишнего не назначат и просто так держать здорового человека не станут.

До дома Еся добралась только во второй половине дня. Объездную дорогу ремонтировали сразу в нескольких местах, и пришлось целый час пробираться по загруженным городским дорогам, надолго застревая на каждом светофоре. Отстояв напоследок перед путепроводом пробку длиной в несколько кварталов, Еся, наконец, припарковалась возле подъезда, мечтая о прохладном душе и спокойном отдыхе.

Пустая квартира встретила затхлым воздухом и заметным слоем пыли. Планы на уютный диван отодвинулись, и Есе пришлось брать в руки тряпку.

Пару дней девушка потратила на бытовые дела — полностью прибрала квартиру, перебрала гардероб и забила холодильник продуктами. Еся старательно занимала себя, чтобы не оставалось времени на мучительные раздумья и пустые переживания, но стоило ей дать себе небольшую передышку, как в голове тут же звучал вопрос Марка, вспоминались моменты жизни в его доме и, конечно, всплывал образ Ивэна, иногда плачущего, иногда смеющегося и задорно кричащего “Ма!”

Первый рабочий день Еся встречала с неподдельной радостью — с особой тщательностью отпарила чёрную юбку-карандаш и воздушную бирюзовую блузку, выпрямила и гладко причесала ещё больше отросшие волосы, и даже немного подкрасила глаза и освежила губы прозрачно-розовой помадой.

На работу шла, как на праздник — с высоко поднятой головой, улыбаясь и помахивая новой сумочкой.

В больнице её появление встретили восторженными возгласами и комплиментами.

— Ну точно влюбилась наша Еся! Уведут девчонку! — всплеснула руками пожилая санитарка, а заведующий отделением Геннадий Петрович с подозрением посмотрел на абсолютно плоский Есин живот и грозно предупредил:

— Никаких декретов до конца лета! Нет, до конца года! Поняла?

Еся покладисто кивнула, не желая расстраивать Геннадия Петровича спором с цитатами из трудового законодательства. Завотделением у них мировой мужчина, опытный врач и замечательный руководитель. Но есть у них в отделении одна странность — медсёстры здесь одна за другой уходят в декрет и даже на планерке у главного регулярно отмечают этот факт.

— Я бы понял, если бы в родильном была такая ситуация. Там всё ясно, — насмотрятся девчонки на новорожденных и себе хотят таких же кукол. Но у вас, Геннадий Петрович, в чём дело? У вас в отделении практически одни пенсионеры лежат, чем там вдохновляются медсёстры — непонятно.

Коллеги начинали хихикать и строить предположения о наличии среди лежачих пациентов некоего альфа-самца, а зав терапией краснел и злился. Понятно, почему он резко отреагировал на невинное замечание санитарки и заподозрил в Есе очередную желающую уйти в декрет.

Смена, как началась, так и прошла на эмоциональном подъёме. Еся улыбаясь раздавала таблетки, шутя ставила уколы и капельницы, доброжелательно отвечала на вопросы пациентов и участливо помогала санитаркам и родственникам ухаживать за лежачими больными.