– Вам, графиня, как и мне, хорошо известно, что я не влюбленный по общепринятым представлениям, но я с готовностью признаю: да, я нетерпелив.

– И почему же? – спросила она.

– Потому что, – ответил я, чеканя каждое слово, – я желаю, чтобы вы были моей, и только моей, желаю безраздельно владеть вами и осознавать, что никто не сможет встать между нами и помешать моим желаниям, связанным с вами.

Она весело рассмеялась.

– В добрый час! Вы и вправду влюбленный, хоть этого и не знаете! Ваше достоинство не позволяет вам поверить в то, что вы действительно влюблены в меня, но наперекор самому себе вы влюблены – и это так!

Некоторое время я стоял перед ней в почти угрюмом молчании и наконец произнес:

– Если вы так говорите, графиня, значит, наверное, так оно и есть. У меня нет опыта в так называемых сердечных делах, и мне трудно подобрать определение охватившим меня чувствам. Я лишь ясно осознаю очень сильное желание стать абсолютным властелином вашей судьбы. – При этих словах я непроизвольно сжал руку в кулак.

Она этого не заметила, однако ответила мне с изящным наклоном головы и улыбкой.

– Я не желала бы себе лучшей доли, – сказала она, – ибо уверена, что судьба моя будет заключать в себе блеск и красоту, а вы станете ее направлять!

– Она будет такой, какой вы пожелаете, – тихо пробормотал я. Затем, внезапно сменив тон, произнес: – Желаю вам спокойной ночи, графиня. Уже поздно, а состояние моего здоровья требует раннего отхода ко сну.

Она поднялась с кушетки и сочувственно посмотрела на меня.

– Значит, вы и впрямь сильно страдаете? – нежно спросила она. – Простите меня! Но, возможно, внимательный уход поможет вам полностью восстановить силы. Мне будет отрадно думать, что я смогу помочь вам поддерживать себя в добром здравии.

– Покой и счастье, несомненно, пойдут мне на пользу, – ответил я. – И все же предупреждаю вас, дорогая моя, что, беря меня в мужья, вы получите человека, побитого жизнью, чрезвычайно капризного, чье хроническое недомогание может оказаться бременем для вашей молодой натуры. Вы уверены, что приняли разумное решение?

– Совершенно уверена! – твердо ответила она. – Ведь я вас люблю! И не всегда же вы станете болеть – на вид вы такой сильный.

– В известной мере я силен, – ответил я, машинально выпрямляясь во весь рост. – Что касается мышц, они у меня остались, но моя нервная система совершенно расстроена. Я… Как, что случилось? Вам нездоровится?

Она вдруг смертельно побледнела, в глазах ее мелькнули изумление и ужас. Решив, что она вот-вот упадет в обморок, я протянул руки, чтобы поддержать ее, однако она отстранила их благодарным и вместе с тем тревожным жестом.

– Ничего страшного, – слабо пробормотала она. – Внезапное головокружение… Мне показалось… Нет, пустое! Скажите, а вы не родня семейству Романи? Когда вы выпрямились, вы стали так похожи на… на Фабио! Я решила, – с содроганием закончила она, – что увидела его призрак!

Я подвел ее к стулу и настежь распахнул окно, хотя вечер выдался прохладный.

– Вы устали и перенервничали, – спокойно ответил я. – У вас слишком живое воображение. Нет, я не родня семейству Романи, хотя, возможно, мне присущи некоторые особенности их поведения. В этом многие люди похожи друг на друга. Но вы не должны поддаваться подобным фантазиям. Посидите спокойно, отдохните, и скоро вам станет лучше.

Я налил в стакан воды и протянул его ей. Она медленно сделала несколько глотков, откинувшись на спинку стула, на который я ее усадил, и мы молча стали глядеть на темнеющее ноябрьское небо. Взошла луна, но ее скрывали плывшие по небосводу облака, в которых то и дело появлялись разрывы, и в лунном свете лицо Нины казалось мертвенно-бледным, похожим на неприкаянный дух жертвы обмана и убийства. Порывистый ветер зловеще стонал в листве увядающего плюща и шумел в тяжелых ветвях огромного кипариса, стоявшего на лужайке, будто гигантский призрачный плакальщик, затянутый в черное и словно ожидавший лесной тризны. Падали редкие крупные капли дождя – нежданные слезы, выжатые некоей силой из темного сердца неба. Моя жена вздрогнула.

– Закройте окно, – сказала она и оглянулась на меня, стоявшего у стула у нее за спиной. – Мне гораздо лучше. Я повела себя очень глупо. Сама не знаю, что на меня нашло, но в какое-то мгновение я испугалась, ужасно испугалась – вас!

– Не очень-то хорошо по отношению к будущему мужу, – тихо заметил я, по ее просьбе закрывая окно на запоры. – Так мне настаивать на извинении или нет?

Она нервно рассмеялась и поиграла кольцом с розовыми бриллиантами.

– Еще не поздно, – продолжал я. – Если вы, собравшись с мыслями, все-таки решите не выходить за меня, просто скажите об этом. Я спокойно приму свою судьбу и не стану вас винить.

При этих словах она очень встревожилась, встала и просительным жестом коснулась моей руки.

– Вы точно не обиделись? – спросила она. – Знаете, я ведь не вас испугалась… просто глупые фантазии… не могу их объяснить. Но теперь я пришла в себя, и я всего лишь слишком счастлива. Нет, ни за что на свете я не утрачу вашу любовь – вы должны мне поверить! – И она ласково коснулась губами моей руки.

Я осторожно убрал руку и с почти отеческой нежностью погладил ее по голове, после чего тихо сказал:

– Если так, то мы обо всем договорились и все хорошо. Позвольте посоветовать вам хорошенько выспаться этой ночью: нервы у вас ослабли и подверглись небольшому потрясению. Хотите, чтобы я сохранил нашу помолвку в тайне?

Пару секунд она размышляла, потом ответила:

– Пока что, возможно, так будет лучше всего. Хотя, – рассмеялась она, – каким наслаждением было бы увидеть, как у всех остальных женщин слюнки потекут от зависти, когда они узнают о моей удаче! И все же, если рассказать эту новость кому-то из наших друзей… Кто знает?.. Она может случайно дойти до Гвидо, и…

– Понимаю! Можете рассчитывать на мою осмотрительность. Спокойной ночи, графиня!

– Можете называть меня Ниной, – тихо прошептала она.

– В таком случае, Нина, – произнес я с некоторым усилием, легонько целуя ее, – спокойной ночи! И пусть приснюсь вам я!

Она ответила на мои слова благодарной улыбкой, а когда я выходил из комнаты, махнула мне на прощание рукой. На пальце у нее, словно огненный язычок, сверкнуло подаренное мною кольцо с бриллиантами. Свет от розовых ламп, свисавших с расписного потолка, оттенял ее изысканную красоту, смягчая черты до воздушного свечения и нежного сияния, и, когда я шел домой в вечерней тьме, а отяжелевший воздух сулил приближение бури, ее прекрасное лицо и фигура стояли у меня перед глазами, словно мираж. Ее блестящие волосы вились перед моим мысленным взором подобно огненным змейкам. Ее точеные руки, казалось, манили к себе, а жар ее губ догорал на моих губах.

Погруженный в мучительные раздумья, я несколько часов бродил по городу. Наконец разразилась гроза. Дождь стоял сплошной стеной, но, не обращая внимания на непогоду, я продолжал идти, словно позабытый всеми изгой. Похоже, я один остался в живых среди стихии и темноты. Завывание ветра и раскаты грома, яростный грохот волн, торопливо бивших о берег, потоки воды, лившиеся на мою непокрытую голову, – ничего этого я не слышал и не чувствовал. В жизни человека случаются моменты, когда физические ощущения притупляются под бременем сердечных мук, когда негодующая душа, уязвленная омерзительной несправедливостью, на время забывает о своем жалком тленном узилище. Полагаю, именно такое настроение овладело мною тогда, поскольку, делая шаг за шаг, я не отдавал себе отчета, куда направляюсь. Похоже, на меня нахлынуло ощущение полного одиночества, самим мною созданное безмолвие. Мне казалось, что даже зло обходит меня стороной, что во всей огромной вселенной не существует ничего, кроме меня и неотступного темного ужаса, называемого Отмщением. Внезапно в голове у меня прояснилось, я больше не двигался в глухом и слепом оцепенении. Перед глазами у меня сверкнула молния, за которой последовал свирепый раскат грома. Я увидел, в какое дикое место забрел. Эти тяжелые ворота, тянущийся куда-то вдаль участок земли, призрачное белесое мерцание, словно из тьмы вырастали тени дорожных столбов – как же все это было мне знакомо! Кладбище!