Как ни была Александра ошарашена новостями, которые обрушилна нее Лоренцо, и его грубостью, она все же успела мимолетно удивиться названию– опера у Святого Моисея. Однако едва они высадились из гондолы, как все сталоясно: здание театра стояло рядом с церковью Святого Моисея. Оказывается, вВенеции театры называются по ближайшей церкви! Ни того, ни другого зданияразглядеть она не успела: Лоренцо стремительно втащил ее в ложу и толкнул вкресло. Все, что Александра успела заметить, это что по сравнению, скажем, с ихдомашним театром в Казаринове, не говоря уже о московских и петербургских, сиезаведение выглядело весьма жалко, хотя и претендовало на роскошь обилиембархата и позолоты. Ложи, правда, были уютны, похожие на маленькие, хорошенькиеларцы для драгоценных флаконов с заморскими благовониями. В каждой ложе былтакой «флакон» – великолепно одетая, вся в драгоценностях женщина. Наряды дамзатмевали друг друга, соперничали между собой в роскоши, но ни одно платье немогло сравниться с платьем Александры, а драгоценности – с тем изобилиемсверкающих каменьев, которыми была украшена она. И все-таки Александрачувствовала себя не просто уязвимой под множеством устремленных на неевзглядов, но и вовсе голой, потому что на ней, единственной из всех в театре,не было маски.

Лоренцо еще в гондоле надел и застегнул на затылке белую, бледнуюличину, имевшую в своих чертах что-то зловеще-птичье и мертвенное.

– Зачем? – невольно спросила Александра, хотя дала себеслово помалкивать с этим человеком, каждое слово, каждое движение которого былонаправлено на то, чтобы ее оскорбить, и он усмехнулся в узкое отверстие межбледных, недвижных уст:

– Вы забыли, что сейчас еще карнавал и все носят баутты?

Итак, эта штука называется баутта, и Александра сотвращением подумала, что и ей придется скрыть черты под этой уродливойличиною. Однако Лоренцо не дал ей баутты – очевидно, чтобы вернее привлечьвсеобщее внимание. Хотя Александре сразу стало ясно, что ношение баутты – лишьдань карнавальным условностям, и пусть все были наряжены в них и обращалисьдруг к другу не иначе как Синьор Маска или Синьора Маска, все посетители театрапрекрасно знали друг друга, обменивались приветствиями, шуточками илинасмешками, дамы строили кавалерам глазки сквозь уродливо узкие прорези глазницсвоих баутт, и, конечно, Лоренцо не сомневался, что его и замаскированнымпризнает всякий, всякий догадается, что этот высокий, статный мужчина,облаченный в долгополый камзол из редкостной серебряной, затканной золотымицветами парчи – сам Соломон, пожалуй, не одевался так во всей славе своей! – стемными, лишь слегка припудренными волосами, словно бы тронутыми изморозью, некто иной, как великолепный Лоренцо Анджольери, пригнавший сюда свою полонянку,Лючию Фессалоне, и выставивший ее на всеобщее обозрение, словно воинскийтрофей.

Наверное, думала Александра, эта самая Лючия вела бы себясоответственно своей репутации. Скорее всего она отвечала бы дерзкими взглядамина дерзкие взгляды, язвила бы в ответ на язвительные усмешки, может быть,первой приветствовала бы знакомых, приводя их в замешательство, а может быть,просто делала бы вид, что слишком погружена в свои мысли, не обращая вниманияна досужую публику. Это Александра могла сделать – потому что тоже былапогружена в свои мысли.

Ей вспомнилось, каким бредом показалась случайная фразаЧезаре об «итальянских похождениях князя Серджио». Теперь бред обрел болееявственные очертания, хотя и оставался полной нелепостью.

Как можно заподозрить ее отца в супружеской измене! Родителибыли для Александры воплощением незыблемого и счастливого, хотя, может быть,слишком сдержанного во внешних проявлениях брака. Но что, если отец и впрямьвоспылал страстью к какой-то еще женщине? Что, если Лоренцо прав?

Прошлая ночь многое сделала для Александры! Она превратиланевинное и наивное существо в настоящую женщину, если и не знающую чего-то оботношениях двоих, то обретшую особую, почти сверхъестественную чувствительностьво всем, что касалось этих таинственных отношений. Теперь она изведала, чтопомимо духовной общности и сходства натур (именно это Александра преждеполагала любовью) существует еще нечто, способное бросить друг другу в объятиядаже и людей, объединенных одной только ненавистью… ибо они с Лоренцо ведьненавидят друг друга, хотя вчера тела их слились и сплавились в накале страсти.

Александра нервно сплела пальцы. Наверное, и у отца было такс той, другой женщиной… а потом родилась дочь. Александра знала, что она –смягченный портрет отца, и княгиня Катерина порою не могла скрыть довольнозабавной, хотя и искренней обиды на природу, не передавшей дочери ни единойматеринской черты. Наверное, и эта новая сестра Александры – портрет отца,иначе почему их принимают одну за другую без сомнений и колебаний? Вот иЧезаре, гонявшийся за Лючией Фессалоне по всей Европе и России, не усомнилсяже, что настиг свою добычу! Он рассказывал: последние дни шел уже по ее следу,дышал беглянке в затылок… А если путаница произошла именно потому, что Чезаредоподлинно знал: Лючия Фессалоне остановилась в Фотиньином трактире? Но тогда…но тогда получается вот что: Александру похитил Чезаре вместо Лючии, а Лючию –князь Андрей вместо Александры?

Театральность и полнейшая неправдоподобность ситуациизаставили Александру конвульсивно содрогнуться в подобии усмешки, а потом онаподумала, что такое вполне могло случиться. И тогда прежде, чем венецианскаяблудница (Александра уже поняла, каким ремеслом зарабатывала на жизнь еесестра) сообразила, что с ней произошло, она уже сделалась княгиней Извольскойи, может быть, даже разделила брачную постель с женихом Александры, как таразделила ложе с ее любовником.