– Гениальная мысль! Первым заберёшь его ты на сто лет.

Так в подземном царстве появился художник Кистиано. При жизни он был милым и обаятельным человеком. Он принадлежал к роду простых смертных и появился на свет в Амадисе, столице народа Дезэры. Он учился живописи в школе изящных искусств и по праву считался одним из лучших выпускников, за что был удостоен высокой чести написать портрет князя и его придворных. Однако, весьма скоро устав от портретов первых лиц государства, Кистиано удалился в провинцию для осуществления своей творческой мечты. Он хотел написать серию горных пейзажей. Снежные пики, устремлённые ввысь, манили и завораживали его. Кистиано был примером истинного человека искусства: прекрасно разбираясь в живописи, он ничего не смыслил в бытовых вещах, очевидных простому обывателю. Исходя из эстетических соображений, для экспедиции он выбрал весну, категорически отказавшись принять в расчёт, что это наиболее лавиноопасное время года. Кистиано проигнорировал законы природы и погиб в горах Гессена. Великий Владыка Гор искренне сокрушался по поводу его гибели: «Такой молодой! Мне так жалко!» Однако вскоре для переживаний появился совсем иной повод. После гибели тела неприкаянная душа художника осталась во владениях Великого Владыки Гор. Она подчинилась вечному закону мироздания: где убился, там и пригодился, если уж стал неприкаянной душой, а не пошёл дальше по загробному лабиринту. Казалось, после смерти Кистиано ещё больше полюбил сгубившие его горные пейзажи. Он рисовал, не останавливаясь, и постоянно докучал новому господину настойчивыми попытками расписать белоснежные вершины то под хохлому, то под гжель, то прочей народной абстракцией.

Попав во временное подчинение к Великому Владыке Недр, Кистиано поначалу расстроился, но быстро понял, что здесь у него есть огромное поле для творчества. Ему велели написать три больших портрета: Уранума, Хильдегарды и Великого Владыки Недр. Живописец с энтузиазмом принялся за работу и за две недели написал изумительный портрет главы семейства. Это был настоящий шедевр. Как прирождённый художник, Кистиано умел передавать не только внешний вид, но и заглядывать глубоко в душу, поэтому все его портреты получались словно живые. Приступив к изображению великанши, молодой человек испытал глубочайший шок, увидев её чёрную, полную злобы и ненависти душу. Когда он брался за работу, у него дрожали руки. Такое же отвращение он испытал и при написании облика Уранума: «Копия своей матери. Мерзкий подонок, одержимый жаждой мести». Он боялся отражать увиденное в своих работах, но профессионализм и врождённая честность не позволяли ему приукрашивать образы заказчиков. К его удивлению, Хильдегарда и Уранум пришли в восторг от портретов. «Как реалистично! Мы словно живые! Вы настоящий мастер!» – восхищались они в унисон.

Хильдегарда пришла к супругу в прекрасном расположении духа.

– Спасибо, дорогой, что выполнил мою просьбу.

– Сущий пустяк. Самому понравилось. Но чем его занимать в оставшиеся сто лет?

– Милый, пусть он распишет наш дворец!

– Зачем? Мне дворец и так нравится.

– По-моему, он мрачный. Фрески его украсят и оживят. Я лично послежу за ходом работ. Это хоть как-то скрасит мне разлуку с сыном.

– Он уже уезжает?

– Да, завтра утром отправляется в путь.

– Куда?

– Немного южнее Ферлатиса. Говорит, что вернётся не раньше чем через месяц.

Вечером того же дня заговорщики заперлись в тайной комнате. Хильдегарда провела колдовской обряд над двумя портретами. Церемония длилась целый час, после чего великанша уколола палец железной булавкой и принялась выдавливать кровь каплю за каплей, пока не заполнила до краёв маленький золотой кубок. Она взяла кисточку и стала как бы рисовать свой портрет заново, тщательно обводя все линии. Вместо краски она использовала кровь из золотого кубка. В конце ритуала она поднесла его к губам собственного портрета. Великанша на картине улыбнулась и приняла угощение. То же самое Хильдегарда проделала с портретом Уранума, но используя уже его кровь, после чего с нескрываемой гордостью сообщила сыну:

– Всё получилось! Спасибо драгоценной прабабке! Она была сущей ведьмой, а я её прилежной ученицей.

– И что же такого чудесного вам удалось совершить, мама?

– Я заключила в портретах частицы наших душ. Это позволит нам всегда в них вернуться, даже после смерти. Береги мой портрет, а я обеспечу сохранность твоего. Каждый из нас может войти только в свою картину. Для этого следует закрыть глаза, в мельчайших деталях представить собственный портрет и мысленно вообразить, что ты находишься внутри него.

– А как вызвать собеседника?

– Ты приблизишься к портрету и произнесёшь в самое ухо: «Мама, призываю тебя! Нам надо поговорить!» Я услышу твой зов, где бы я ни находилась. Точно так же я смогу позвать тебя в случае необходимости.

– Глупые люди говорят, что гений и злодейство несовместимы. Но вы, мама, подлинный гений злодейства!

– Ты льстишь мне, сынок! Отправляйся в путь. Найди злополучную пещеру гнома! Можешь отсутствовать во дворце сколько угодно. У нас есть средство связи, а отца я сумею отвлечь. Развлеку его живописью.

– Мама, у вас потрясающее чувство юмора.

Наутро Уранум тронулся в путь. На сердце у него было легко и спокойно. Он был уверен, что скоро найдёт пещеру, а в ней – всё необходимое для создания непобедимой железной армии. Интуиция не являлась его сильной стороной. Он не почувствовал надвигавшейся беды. Покидая подземный дворец, Уранум не знал, что видит обожаемую мать живой в последний раз. До истечения отмеренного Хильдегарде и Селестине срока оставались считаные дни.

Всё началось ночью. Часы пробили двенадцать. Селестина проснулась в постели в холодном поту. Её била крупная дрожь. Руки и ноги сводила судорога. Сердце сжимала невидимая железная рука.

В горле пересохло. Глаза болели и слезились. Она почувствовала, что на неё неотвратимо надвигается какая-то страшная чёрная тень и душит её. Селестина собрала остаток сил и позвонила в серебряный колокольчик. Тут же в дверях спальни появилась удивлённая русалка. Впервые госпожа побеспокоила прислугу в столь поздний час. Фрейлина ещё не пришла в себя от сна, но остатки дрёмы у неё как рукой сняло, когда она увидела, в каком ужасном состоянии её любимая хозяйка.

– Госпожа! Что с вами?!

– Я умираю. Буди Бальдомеро и Великого Морского Владыку, веди их сюда. Скажи, чтобы принесли мою дочь, Консоласьон. Не надо её будить. Пусть спит. Я не хочу пугать её своим прощанием.

– Вы не можете умереть!

– Увы! Смерть уже совсем близко. Зови всех!

Селестина лишилась чувств, а русалка подняла во дворце такой шум, что сначала все подумали о конце света. Выяснив в итоге истинную причину её сумасшедшего крика, Великий Морской Владыка решил, что лучше бы погиб этот проклятый и бесполезный мир, чем его ненаглядная жена. Он бросился в её покои. В дверях он столкнулся с насмерть перепуганным Бальдомеро и служанкой, которая, пребывая на грани обморока, бережно несла на руках малютку Консоласьон. Все бросились к постели умирающей. Сомнений в том, что Селестина собирается отойти в мир иной, не осталось. Великий Владыка Моря схватил любимую жену за руки и передал ей мощный заряд жизненной энергии, способный оживить десять мертвецов, однако его едва хватило, чтобы Селестина приоткрыла глаза, окинула всех туманным взглядом и прошептала: «Умру я – умрёт и убийца. Смерти будет две. Прощайте, мои самые дорогие! Я любила и была любимой! Благодаря вам я узнала настоящее, неземное счастье! Помните обо мне, а я и на том свете не забуду вас! Берегите себя! Живите вечно, ибо жизнь прекрасна!» Это были её последние слова. Вымолвив их, Селестина закрыла глаза. По её телу прошла последняя судорога. Она издала тихий, спокойный вздох, с которым отлетела в иной мир её непорочная, чистая душа. На замерших губах застыла улыбка. Казалось, она лишь уснула и скоро проснётся. Увы! Супруга Великого Морского Владыки навсегда покинула мир живых.