Она решительно взялась двумя пальцами запереносицу и, скользя сверху вниз, с хрустом вправила кость. Ирка, позеленев,поспешно отвернулась. К такому привыкнуть непросто.

– Чего-то ты дерганая какая-то! Разве этоперелом? – бросила Таамаг небрежно. – Перелом, когда нос вообщенепонятно где. Это же совсем ерунда. Мне нос раза четыре ломали – есть с чемсравнивать.

Вспомнив об оруженосце, Таамаг подошла к горкеи, постучав по железному скату, заглянула под нее. Оруженосец хмуро сидел,придерживая здоровой рукой плечо.

– Ключица? – спросила Таамагпонимающе.

– Да. И с большим смещением.

Таамаг кивнула.

– Ну чего с тобой, болезным, делать?Почесали в травмопункт! Там ерундовину такую марлевую крест-накрест наложат ируку на повязку подвесят… Заодно и одиночку пусть посмотрят! – приняласьраспоряжаться она.

– В травмопункт? А Гелата? Она жевалькирия воскрешающего копья! – удивилась Ирка.

– Я сторонница традиционной медицины.Гелате тоже, конечно, покажемся, но потом. У Гелатки на все какие-то своивзгляды. Радулга ей, например, на почки пожаловалась, а она ей говорит: тебе непочки надо лечить, а голову. Это ж надо такое ляпнуть! У человека почки болят,а она – голову! Ну все, потопали!..

– Постой! А тут кого? Антигонаоставим? – спросила Ирка, понимая, что площадку нельзя покидать ни наминуту.

Таамаг фыркнула, в один-единственный звуквместив так много отношения к кикимору, что тот обиженно хрюкнул.

– Вот еще! Кто у нас следующий на очередипесочницу охранять – Хола или Ламина? Для надежности я вызвала обеих. А то однапо телефону трепаться будет, пока батарея не сядет, а другая прогуливаться вшляпе, смотреть на луну, ныть и требовать горячего шоколада! – сказалаона.

Плохо зная город, травмопункт они нашли несразу. Была уже ночь. Длинное больничное здание дремало, погруженное взастывшую синь. Казалось, ее можно резать ножом, как холодец. Окна внизу нигдене горели, не считая вертикальной полоски лестницы. Один из верхних этажей былцеликом залит голубоватым, почти потусторонним светом реанимации.

– Веселое место! – сказалоруженосец, которого, как Ирка пять минут назад узнала, звали Федей.

Он бодро обошел больницу кругом и первымподнялся на светившееся крыльцо травматологии.

– Пык-пык! – сказал он, находязвонок.

Открыла им медицинская сестра и сразу провелакуда-то по коридору.

Таамаг, знавшая, что обо всех подозрительныхтелесных повреждениях из травмопункта сообщают в милицию, на вопрос обобстоятельствах получения травмы заявила, что упала с велосипеда. Травматолог –печальный, ничему не удивляющийся немолодой дядечка с грустными глазами ибольшой блестящей лысиной, по которой пробегал кое-где застенчивыйпушок, – оторвался от тетради.

– А остальные двое тоже свелосипеда? – уточнил он.

Таамаг вопросительно покосилась на Ирку.

– Да, – ответила Ирка. – Этобыло крупная авария с участием трех столкнувшихся велосипедов.

– А костяшки на руках об асфальтсодрали? – понимающе уточнил травматолог.

– Да. Пришлось руки выставить, чтобы шеюне свернуть, – пояснила Таамаг.

Врач посмотрел на нее долгим взглядом, которыйвалькирия каменного копья с легкостью выдержала, и, решившись, поправил очки.

– Зубастый асфальт попался… Ну да ладно!Подходите по очереди, а потом проваливайте! Если б вы все знали – как вы мневсе надоели! – проворчал он.

Час спустя они шагали по ночному Питеру.Встречный ветер обдувал Иркины ссадины и приятно холодил скулу. У Таамаг былазашита бровь. Повеселевший оруженосец шевелил пальцами на подвешенной наперевязи руке.

– Что-то я проголодалась! Всегда послехорошей драки слопать чего-нибудь хочется! – сказала Таамаг.

Отыскав опытным взглядом круглосуточную забегаловку,она на минуту заскочила туда и вернулась с полудюжиной хот-догов, обильнополитых кетчупом.

– За что я не люблю такие местечки: ониаппетит не столько утоляют, сколько убивают, – проворчала валькириякаменного копья, в три укуса проглатывая один хот-дог и принимаясь заследующий.

Ирка с ужасом наблюдала, как хот-доги исчезаютв ней, точно дрова в печи. Таамаг обеспокоенно покосилась на нее и взглядрастолковала совсем в другом смысле.

– Ну да, жуется невесело! Похоже, явсе-таки сбоку в челюсть разик пропустила! – пояснила она.

Таамаг и ее оруженосец Федя давно съели своибулки с сосисками и бодро вертели ножищами в десантных ботинках землю, а Иркавсе еще мучила свою горячую американскую собаку. Испытывая потребностьчто-нибудь сказать для поддержания разговора, она выдавила:

– У Москвы и Питера масса сходств!

– Скажи хоть одно! – предложилаТаамаг.

– Ну… Питерские микроволновки оченьпохожи на московские, когда на улице чего-нибудь покупаешь. Сосиска всегдагорячая, а хлеб холодный.

Таамаг и ее оруженосец обменялиськрасноречивыми взглядами, и Ирка поняла, что ляпнула чушь. Таамаг и Федя былиглубокими, по брови укорененными в материальную жизнь реалистами и как всякиереалисты понимали все буквально. Фразы с полутонами, равно как и фразы, произнесенныедля установления хрупкого эмоционального мостика, успеха у них не имели.

– Микроволновки все похожи. А если будешьесть еще медленнее, то и сосиска станет холодная, – терпеливо сказал Федя.

Ирка поперхнулась и закашлялась. Таамагпостучала ее ладонью по спине с таким рвением, что Ирка едва устояла на ногах.

– Ну и спина у тебя! Просто как селедка –одни сплошные кости! Вечно в одиночки выберут кого-нибудь эдакого! –сказала валькирия каменного копья, однако чуткая Ирка уловила в ее голосегрубоватую бронетанковую нежность.

Ирка стала думать о Таамаг, пытаясь полюбитьее всем сердцем, такой, какой та была, – ничего не вычитая и не ретушируя.Чем больше она постигала суть Таамаг, тем яснее убеждалась, что главноедостоинство ее – цельность.

Таамаг представляла собой единый нравственныймонолит, возможно, где-то и в чем-то заблуждающийся, но простой и определенный.Такими, должно быть, рождались все люди в эпоху, когда эпос не толькоцарствовал, но и не осмысливался еще как эпос. Люди цельные и в цельности своейне знающие сомнений.