от такой наглости. Но ничего, я не обращаю внимания и бегу к первому. Времени на разговоры у меня мало, в двенадцать нужно звонить Поварёнку. Буквально врываюсь в приёмную.

— Куда⁈ — восклицает ошарашенная моим несгибаемым напором секретарша.

Молча я иду дальше, как Александр Великий, прорубаю путь к самой большой империи в мире.

— Борис Николаевич! — восклицаю я, врываясь в кабинет.

Он один, работает с бумагами.

— В чём дело? — хмурит он свои пушистые брови.

— Борис Николаевич, — вбегает следом за мной секретарша. — Я не впускала, он сам…

— Ничего, — кивает Пастухов.

— Отбросим разногласия, — говорю я. — Закопаем топор войны. Должность вас ждёт, причём, должность немаленькая, очень ответственная и почётная, практически, трамплин для прыжка в высшую политическую лигу. Впрочем, перед вами открыта и дипломатия. Это я точно знаю. В общем так, сразу после заседания политбюро звоните Капитонову и договаривайтесь о деталях. Весь компромат, все оригиналы я немедленно передам в ваши руки и делайте с ним всё, что захотите. Всё ваше досье из архивов КГБ. Я только что переговорил о вас с Сусловым и Черненко…

— Ты с Сусловым и Черненко? — перебивает он.

— Они очень конструктивно и позитивно настроены, верят в вас, ценят и, практически, любят. Мне, кстати, тоже придётся уйти из аппарата. Без вас здесь жизни нет.

Он молча смотрит на меня, потом кивает. Хорошо, дело сделано. Я тоже киваю и иду к двери.

— Пасквили свои не забудь отдать, — бросает он мне в спину.

Не забуду. После этого я иду к Мишину. Он оказывается занят, и мне приходится ждать минут пять. Я сообщаю ему ценнейшую и крайне важную информацию. Собственно, мне демонстрировать свою роль в выборе его кандидатуры особо и не нужно. Я делаю это исключительно, чтобы Новицкую не задвинули в дальний угол, когда будут решать, кого ставить на освободившееся место.

Ну, а уладив эти вопросы я лечу к Ирине. Она мечет громы и молнии, искрит, выражает мной крайнее недовольство.

— Ничего, Иришка, скоро ты от меня избавишься, — усмехаюсь я.

— Да уж давно пора, — качает она головой, думая, что я просто сотрясаю воздух.

— Смотри, Пастухов в ближайшее время уйдёт…

— Чего? — удивлённо перебивает она.

— А на его место поставят Мишина. А вот кого поставят на место Мишина?

— Секретарём ЦК?

— Именно, — улыбаюсь я.

— Не верю, что тебя, — качает она головой.

Я усаживаюсь к ней на стол. Сижу рядом с ней, чуть боком.

— Ну, ты скажешь, тоже, Ириш. Нет, конечно, меня вообще отсюда выпинывают. Самое позднее, через полгодика, думаю, к осеннему призыву. Хотя, не факт, может, и раньше, например, в ближайшие пару дней. Это ещё окончательно не решено.

— Как это? Всё-таки он тебя увольняет? И причём здесь призыв? Ты же по здоровью не годный.

— Это я-то негодный? — возмущённо переспрашиваю я. — Я годный, ещё какой годный. Но придётся уйти, да. Хочу выскочить из-под Суслова.

— Не поняла, — хмурится Ирина.

— Неважно, вместо Мишина, должны поставить… Блин, ну, не тупи!

— Я не знаю, — хмурится она, и я вижу, что она уже догадывается, куда я клоню.

— Теперь, считай, что знаешь. Тебя.

— Вы слышали? — заглядывает Лена Иванова. — Ой, простите, я не помешала?

— Нет, — говорю я. — Разве ты можешь помешать? Присоединяйся.

— Брагин, — хмурится Новицкая. — Ты что-то раскомандовался, тебе не кажется? И что за фантазии такие?

— Не фантазии это. Я только что с Мишиным говорил.

— О чём? — с любопытством спрашивает Иванова.

— Чего мы должны были слышать? — уточняю я, игнорируя её вопрос.

— Так Пастухов уходит.

— А кто на его место? — спрашиваю я.

— Мишин.

— Вот видишь, Лена у нас незаменимый кадр. Ещё ничего не случилось, а она уже знает. У неё интуиция и прямая связь с космосом. Лен, а вместо Мишина кто?

— Как кто? Ирина Викторовна, конечно.

— О! Отличная новость. Ир, а на своё место нашего Толика рекомендуй. Он человек ответственный и с большим потенциалом, поняла? Ну, всё, я поскакал.

Я слезаю со стола.

— Как это поскакал⁈ — возмущается Новицкая. — Прибежал на пять минут, лапши на уши навешал и поскакал. Читал басню «Стрекоза и муравей»?

— Ир, некогда. Толик в курсе всех процессов, и он отлично справляется. А незаменимых, сама знаешь…

Она качает головой, а я выскакиваю за дверь. Мне и в самом деле уже пора. Скоро двенадцать, надо звонить Кухарю.

— Партбилет! — требует квадратный чекист на входе в ЦК партии.

Он уже спрашивал сегодня. Наверняка же запомнил.

— У меня комсомольский, — протягиваю я красную книжицу с фоточкой, где мне ещё четырнадцать.

По большому счёту, это и не я вовсе.

— К кому?

Ко всем, твою дивизию. Ко всем!

— У меня пропуск, я выходил ненадолго. К Гурко, вообще-то.

Он идёт, смотрит журнал, что-то сверяет и, наконец, пропускает меня внутрь. Я бегу переступая через ступени. Заскакиваю к Гурко.

— Марк Борисович, — можно позвонить?

— Ты чего взмыленный? Где был-то? Большак уж извёлся весь.

Дядя Юра разводит руками с тревожно-недоумённым видом, мол, ты где был, действительно?

— Можете связываться с Пастуховым, кстати, — киваю я в сторону Гурко. — Я только что с ним говорил. Он согласен.

— Ну-ка, ну-ка, поподробнее, — хмурится он.

— Минуточку, сейчас звонок сделаю.

Не дожидаясь разрешения, я снимаю трубку и набираю номер, полученный от Кухарчука. Платоныч подходит к столу, и мне становится понятно, каких сил ему стоит держать лицо и не показывать, что там у него делается внутри.

— Дядя Юра, всё хорошо будет.

— Алло… — раздаётся женский голос.

Чего?..

— Здравствуйте, — чуть замешкавшись, говорю я и бросаю хмурый взгляд на Гурко. — Мне нужен Пётр Николаевич.

У Гурко уши, блин, как у слона становятся, боится хоть звук пропустить.

— А, вы наверное Егор? Вы его родственник, да? Пётр Николаевич просил вам передать, чтобы сегодня в восемнадцать часов вы оставили свои вещи в камере хранения на Киевском вокзале. Он был вынужден уехать в командировку, так что не сможет с вами встретиться. Но потом вернётся и вещи заберёт, вы не беспокойтесь. Ячейка номер сто восемьдесят один. Шифр…