class="p1">— Я прошу прощения… Это тоже о нас, но немного со стороны.

Он молчит, строго смотрит.

— «Факел», — говорю я. — Вы же хотели его вывести из-под Суслова.

— Ну, в свете того, что ты поведал о его ближайших перспективах, это не так и важно.

Ну, в смысле, что в начале следующего года он сам займёт место Суслова в ЦК…

— Ну, как сказать, после вас секретарём по идеологии станет Черненко, тоже тот ещё гусь.

— Давай, мы всё же будем в рамках держаться.

— Да, хорошо, простите. Идея заключается в том, чтобы, как вы и предлагали отдать «Факел» под начало главного политуправления вооружённых сил. Сделать отдельный штаб, куда включить представителей ДОСААФ и ЦК ВЛКСМ.

— Напиши записку, я рассмотрю. Но дело в том, что твои друзья, с которыми ты сегодня общался перед политбюро, будут против, это ясно.

— Я написал уже, с собой только не имею. Передам вам в ближайшее время.

— Лично отдашь. Завтра мы продолжаем наши консультации…

— Могу вечером с Леонидом Ильичом…

Он так зыркает на меня, что я осекаюсь не договорив.

— Если отдать в ГлавПУР твой «Факел», формально они так же смогут влиять на Епишева. Что изменится?

— Все же знают, что Епишев сделает, всё что вы скажете.

— Ерунда.

— Поставьте того генерала из погранвойск курировать штаб. Но командиром нужно поставить Скачкова. Он кадровый офицер и на сегодняшний день лучше него никого нет.

— А ты? Просто так отдашь своё детище?

— Я бы на ближайшие пару лет хотел стать комсоргом этого хозяйства. Можно было бы засчитать это в качестве срочной службы.

— Завтра в десять утра жду у себя, — говорит он и встаёт, качая головой. — Записку принеси, комсорг…

— Понял, — киваю я. — Только… Я опасаюсь, как бы операция с Кухарчуком не затянулась.

Для Андропова операция будет законченной, когда чемодан окажется в его собственных руках и плевать ему потом на Трыню, да и на Кухарчука, по большому счёту.

— Сообщишь через Злобина. Не бойся, чемодан вещь хорошая, но не настолько, чтобы я предпочёл его твоим сведениям. Достанем мы твоего заложника.

Смотри-ка, прозорливый какой.

— И давай, без самодеятельности. И перед Постовым извиниться бы не помешало…

Мы выходим из зала и я подхожу к Кири-Кири.

— Кирилл Кириллович. Приношу вам глубокие извинения за свои действия. Поступок был вызван резко изменившейся ситуацией, но это, конечно, меня не извиняет. Больше не повторится.

Если ты повода не подашь. Он выслушивает с непроницаемым лицом и едва заметно кивает. И Андропов кивает. И я киваю, чего уж, покиваем на троих. Хорошо, что руку жать не заставляет, детский сад, честное слово.

Я забегаю к Гурко.

— Дядя Юра, погнали! Марк Борисович, простите, что мы сегодня вам на шею сели.

— Иди-ка сюда, — подзывает он меня к своему столу. — Подойди-подойди.

Я подхожу. Он выглядит довольным, сияет, можно сказать, как рубль железный.

— Капитонов сказал, что в следующий раз будет внимательнее прислушиваться к моим предложениям. При шефе сказал. На, вот тебе, премия.

Он подаёт мне бумажный свёрток. Я принимаю.

— А что это?

Бумага немного влажная, внутри что-то мягкое и… будто много чего-то мелкого. Блин… Сосиски что ли?

— Сосиски из нашей кулинарии. Ты таких в жизни не пробовал. Телячьи.

Ого, барин со своего стола жалует.

— Спасибо большое, — усмехаюсь я. — Правда. Я ведь не ел ещё ничего сегодня.

Не вру, конечно, но и набрасываться на добычу не тороплюсь. Пока Трыню не вырву из рук этого гнома, ни крошки не съем…

Я отпускаю Сергея Сергеивича и прыгаю в свою тачку. Большак едедт со мной. Из машины звоню Злобину и подробно объясняю ситуацию.

— Андропов дал добро, чтобы контора занялась. Леонид Юрьевич, давайте уделаем хорька.

— Решил, значит, отдать досье… — задумчиво произносит он.

Блин, ну только сейчас не надо вот этого…

— Ну, вы же сами говорили, что там ничего супер-полезного нет. И, опять же, чемодан в ваши руки попадёт и вы сами можете решить, что оставлять внутри, а что… снаружи…

— Опять со мной не посоветовался, — констатирует он, и я представляю его улыбку и разочарованный взгляд…

— Леонид Юрьевич… ситуация слишком быстро развивалась. Тут же, сами видите, вопрос жизни и смерти… Требуется экстренное реагирование и…

— Погоди минутку, — говорит он холодно. — Я перезвоню.

В трубке раздаются короткие гудки…

20. Это не учебная тревога…

— Ну, что? — тревожно спрашивает Платоныч.

— Сказал перезвонит, — качаю я головой.

Ответил зеркально, так сказать, я ему тоже сказал, что перезвоню, правда вот через два часа только перезваниваю. Блин, ну не может же он только потому, что я в спешке ничего не объяснил капризничать и выламываться.

Алик летит, торопится, жмёт по газам, делает, как велено. Я сижу на переднем сиденьи, а Платоныч с Виктором располагаются сзади. Москва, столица… Мелькают здания, машины, прохожие. Мрачной серостью отпугивают чужеземца твои монументальные строения, да только нет тебя краше для русского сердца при виде твоих древних стен…

Раздаётся звонок.

— Брагин! — срываю я трубку.

— Шеф звонил, — поясняет Злобин. — Похоже, ты прощён. Ну и хитрый ты, Егор, пацан. Как тебе удаётся только?

— Дяденька, скорее, а не пацан… — отвечаю я.

— Ладно, дядя. Короче, он дал добро. Сказал, чтобы мы готовили и проводили операцию. По Поварёнку, понял, да?

— Понял, — киваю я. — А удалось уже выяснить что-нибудь?

— Номер действительно бухгалтерии АЗЛК, но никакой Кухарчук в отделе снабжения не числится. К бухгалтерше этой уже выехали опера. Но из этого источника я бы ничего не ждал.

— Мы сейчас с Юрием Платоновичем в вашу сторону мчимся. Можем к вам?

— Давайте. Я пока тут распоряжения отдам кое-какие. Пропуск будет ждать. На тебя и Большака.

— Инструкции даны в одностороннем порядке, так? — спрашивает спец в сером костюме. — Без возможности обсуждать условия. Стало быть, он понимает, что вы бы хотели остаться и при своём сокровище, назовём это так, и получить живого и невредимого заложника. Поэтому сразу ставит в условия, когда вы не имеете возможности вести переговоры.

Мы все киваем. Сидим в кабинете у Де Ниро, проводим совещание. Кроме меня и Большака, присутствуют двое солидных…