его любовь к труду, гордость оттого, что работа приносит плоды. С другой стороны, приверженность традициям, о которой рассказывал управляющий, была Мануэлю в новинку, поэтому казалось, что Москера говорит о совершенно незнакомом человеке. Но еще больше писателя смущало то, что если бизнес шел прекрасно и все было ясно и понятно, почему Альваро с ним не поделился? Ортигоса считал, что их обоих ничего не связывает с прошлым. Багаж Мануэля был весьма скудным: сиротское детство, рак, несколько черно-белых фотографий со свадьбы родителей, на которых жених с невестой казались слишком серьезными, да воспоминание о том, как все собрались солнечным утром за завтраком и по очереди смеялись за столом. Впрочем, писатель не знал, было ли такое на самом деле или это игра воображения. А теперь вдруг оказалось, что у Альваро есть семья. И Мануэля волновало даже не то, примут ли его родственники мужа, — сама мысль о принадлежности к этому роду казалась ему оскорбительной. Но больше всего писателя возмущало то, что партнер исключил его из жизни. «Он хотел тебя защитить», — сказала Мей. Но от чего, интересно?

Щенок оставил свое место на носу и направился в сторону мужчин.

— Уже скоро, Кофеёк, почти приехали, — сказал управляющий.

Он снизил обороты двигателя, который теперь работал на малом ходу. Катер по инерции плыл к берегу. Пирс представлял собой уложенные рядком плиты, возвышающиеся над водой примерно на метр. Около причальной тумбы торчал толстый шест, к которому Даниэль привязал канат. Между молом и бортом лодки неистово бились волны, словно аплодируя путникам. Мануэль молча взирал на раскинувшийся перед ним очередной пейзаж. Легкий ветерок ласкал листья, скрипел швартов, уставшие от жары и почувствовавшие приближение вечерней прохлады птицы издавали робкие трели.

Ортигоса надел толстые носки и резиновые сапоги, которые дал ему Даниэль, бросая настороженные взгляды на крутой берег. К воде вела напоминавшая щербатую молнию лестница с узкими ступенями разной высоты. На них и ногу-то страшно было поставить.

Управляющий взобрался на пирс и протянул Мануэлю руку. Тот повернулся к псу, который нерешительно сновал по палубе, и произнес:

— Давай, дружок!

Кофеёк подошел поближе, искоса глядя на Мануэля и высунув язык. Писатель поднял крепкое и на удивление тяжелое тельце и поставил песика на причал, затем взял протянутую руку Даниэля и не без труда вылез на берег сам. Площадка оказалась достаточно широкой, чтобы вместить двух стоящих людей. Москера повернулся к холму.

— Поднимайся потихоньку; ставь одну ногу, потом другую. Если почувствуешь, что теряешь равновесие, наклонись вперед. Не волнуйся, ты не упадешь.

Ортигоса не был так в этом уверен, но двинулся за провожатым. Кофеёк уже успел их опередить. Несмотря на проблемы с задними лапами, он с легкостью преодолевал неровную лестницу. Ступени словно нарочно сделали совершенно разных размеров. Мануэль понял, что главную сложность составляла не их узость — он мог поставить лишь носок ноги, — а крайне хаотичное расположение и огромные перепады по высоте, которые сыграли с ним злую шутку: то писатель искал опору там, где ее не было, то спотыкался.

Ортигоса с трудом продвигался вперед, не отрывая взгляда от лестницы и чувствуя себя неуклюжим городским жителем. Он жалел, что согласился на эту авантюру. В кармане зазвонил мобильный телефон, и этот звук показался настолько неуместным, словно прорвавшимся из другой жизни, что Мануэль даже покраснел, как будто нарушил тишину во время приема в королевском дворце.

Сотовый замолчал, и писатель успокоился. Сверху раздался пронзительный и веселый лай Кофейка, который праздновал свое восхождение на холм.

Даниэль взял правее. Ортигоса последовал его примеру, выбрался на уступ шириной более метра и повернулся к реке. Находившиеся ниже террасы, выглядевшие с реки идеально ровными линиями, теперь открыли свои изогнутые, повторяющие рельеф горы очертания. То тут, то там из земли выступали каменные обломки. Внизу колыхались шапки виноградных листьев, оживающие на ветру и напоминающие зеленый океан. Где-то далеко мерцала темная лента реки, и течение колыхало привязанную к шесту лодку.

Вдруг послышались голоса и смех. Сквозь деревья Мануэль разглядел, как в излучение Миньо появилось странного вида судно, напоминавшее скорее большой деревянный ящик — из тех, в каких иногда привозят рыбу на рынок. В нем сидели три девушки, которым на вид нельзя было дать больше двадцати лет. Они со смехом вычерпывали из лодки воду пластиковыми ведерками — точно такими, как дети берут с собой на пляж, чтобы строить замки из песка.

— Это типичное судно региона, — объяснил Даниэль. — У него нет киля, похоже скорее на ящик. Его используют, чтобы перевозить виноград по реке.

— Похоже, у них проблемы, — ответил писатель, наблюдая за девушками.

— Да что ты! Эту штуку может полностью залить водой, но она не утонет. Вот только нужно следить, чтобы мотор не намок. Хотя пассажирки не выглядят обеспокоенными.

— Верно, — согласился Мануэль, снова услышав взрыв смеха.

— Я знаю этих девушек, они здесь выросли. Опасность им не грозит.

И все же, скорее чтобы успокоить Ортигосу, Даниэль сложил ладони рупором у рта и крикнул:

— Эй, в лодке! У вас все хорошо?

Пассажирки странного судна обернулись и принялись смеяться еще громче.

— Всё под контролем! — ответила одна из них. — Non morremos hoxe, tranquilo[20].

Ее подруги расхохотались совсем не на шутку, не переставая вычерпывать воду. Ортигоса и Москера наблюдали за лодкой, пока она не исчезла вдали. Шум и смех стихли.

Телефон Мануэля снова зазвонил, и на этот раз писателю удалось достать аппарат довольно быстро, чтобы увидеть на экране фамилию Ногейры. Ортигоса отключил звук, хотя и продолжал смотреть на экран, пока звонок не сбросился. Он проверил журнал и обнаружил, что предыдущий вызов тоже был от лейтенанта.

— Если хочешь, ответь, — предложил Даниэль.

— Нет. Ничего важного.

Мануэля не интересовало, зачем ему звонил гвардеец. Он свяжется с Ногейрой позже, а сейчас разговаривать не станет. И не только потому, что рядом управляющий. Ему не хотелось слышать голос лейтенанта здесь, в этом месте, где в воздухе только что звучал женский смех, а пес — теперь уже его пес — праздновал свое восхождение на холм. А Ногейра со своими постоянными подозрениями, пивом, шлюхами, большим животом, обручальным кольцом, скабрезными намеками, невыраженными упреками и постоянными требованиями… С ним Ортигоса пообщается позже, хотя он уже решил, что сегодня с гвардейцем встречаться не будет. Днем раньше, днем позже — какая разница? Пока у писателя нет желания видеть лейтенанта. Оправиться после вчерашнего Мануэлю помогли визит в храм, тарелка бульона, подвергавшаяся побоям собака, прогулка по реке и восхождение на холм. И он никому