Те два окна в доме № 14 были темны. Митя обошел вокругдвухэтажного, вполне пригодного для жилья строения, крашенного в излюбленныймагаданцами цвет «тела испуганной нимфы». Кое-где светились в окнах большиеабажуры с тесьмой. Свисали из форточек авоськи со скоропортящимися продуктами.Из нашей форточки – он криво усмехнулся: «из нашей»! – вывешена былаголенастая кура. «Купила кухочку, фханцузску булочку...» Он уже не раз подходилв сумерках к этому дому и смотрел, прячась за трансформаторной будкой на другойстороне улицы, на окна квартиры своих приемных родителей, Цецилии НаумовныРозенблюм и Кирилла Борисовича Градова. Сначала у них там голая лампочкависела, а потом, как у людей, появился просторный шелковый абажур с кистями.Иногда к окну приближались их головы. Однажды он видел, как они кричали друг надружку, размахивая руками: спорят, наверное, как и тогда, по теоретическимвопросам мировой революции. В другой раз воровской его взгляд перехватил ихзатяжной поцелуй, по завершении которого свет в квартире немедленно погас.Бесшумно расхохотавшись, то есть оскалив несколько раз свои фиксатые зубы, онпокрутил тогда башкой: неужели и сейчас они этим занимаются, такие старые инездоровые?

* * *

Прошло уже полгода после того, как он в костюме ШаповаловаГеоргия Михайловича нос к носу столкнулся с тетей Цилей на главном перекресткеМагадана, пересечении улицы Сталина и Колымского шоссе. Отца, наверное, так быи не заметил: тысячи таких полузеков слоняются в здешней округе, ну, аЦецилию-то невозможно не выделить среди безликой толпы; тащилась, как всегда,расхристанная, пальто пристегнуто петлей к пуговице кофты, шарф волочится послякоти, морковная губная помада не вполне совпадает с очертаниями рта,полыхание веснушек, разлет полузавитых полуседин, довольно громко вылетающий вовнешний мир внутренний монолог: «Позвольте, позвольте... вот справка...кубатура... держитесь в рамках... социалистическая мораль...» Вот так изколыхания толпы вдруг материализовалась его еврейская «мамаша», стыд и жалостьего отрочества. Митя остолбенел. Скользнув по нему невидящим взглядом, Цецилияпрошла мимо.

Весь вечер тогда он шлялся за ней соглядатаем. Она заходила,явно по каким-то сутяжным делам, в управление Дальстроя и в горисполком, потомстояла в очереди за сгущенным молоком, потом топталась возле мастерской «Ремонтрадиоаппаратуры», из которой вдруг раскорякой вышел отец с каким-то большущим,вроде бы самодельным радиоприемником на руках. Митя увидел, что его сильнопостаревшая физиономия сияет от удовольствия. Ему, видно, очень нравился весьэтот уклад жизни – корячиться с огромным, как дедовские кабинетные часы,приемником на руках, видеть, что на улице его ждет жена... Значит, оба живы,оба снова вместе, лишь только меня с ними нет, лишь только я погиб без остатка!Нагоняющий ужас на всю Карантинку Фомочка-Ростовчанин вдруг содрогнулся вмгновенном рыдании.

* * *

Митя, разумеется, не мог знать, что всего лишь за неделю доэтой встречи его приемный отец был выпущен из магаданской тюрьмы «ДомВаськова». Не более полугода после воссоединения Кирилл и Цецилия наслаждалисьсвоим «раем» в завальном бараке на окраине Магадана. В городе шли неспешныеметодичные аресты бывших политических. Обсуждая очередной арест, знакомыеинтеллигенты приходили к выводу, что вся кампания идет в строго алфавитномпорядке: Антонов, Авербух, Астафьев, Барток, Батурина, Берсенева, Бланк,Венедиктов, Виноградова, Вольберг... «Вчера взяли Женю Гинзбург, – как-тосказал Степан Калистратов, – так что скоро твоя очередь, товарищ гражданинГрадов, готовь, Цилька, узелок с „Кратким курсом истории ВКП(б)“, ну, а до меняеще полдюжины букв, так что погуляем».

От пристрастия к алкоголю имажинист в лагерях почтиизлечился, зато приобрел склонность к каким-то порошкам и таблеткам,вызывавшим, как он утверждал, исключительно оптимистическое и юмористическоевосприятие действительности.

– Перестань болтать глупости, Степан! – тут жеатаковала его Цецилия. – Какие еще алфавитные аресты?! Что за вздор? Этотюмор висельника по отношению к законам великой страны по меньшей меренеуместен! Вот ты можешь поплатиться за свой язык, а нам с Кириллом до этогоникакого дела нет!

Они действительно жили с каким-то странным ощущением, чтотеперь, после их встречи, все должно налаживаться:

жилищные условия, снабжение, культурный уровень населения,международная обстановка, даже климатические условия. Кириллу удалосьустроиться в кочегарку горбольницы и оторваться, таким образом, от лагерногомира и хамской вохры. Цецилия почти сразу активно включилась в график Домаполитпросвещения, принялась окармливать население теоретическим анализомразвала мировой империалистической системы на фоне нарастающей борьбы народовза мир и социализм в обстановке быстро приближающегося окончательного триумфа.Руководство Дальстроя МВД СССР, очень довольное приездом вольнонаемноготеоретика, благодаря которому так резво заполнялись клеточки Политпросвета,обещало товарищу Розенблюм хорошую комнату в доме № 14 по Советской, котораявскоре должна была освободиться, поскольку там доживала свои дни гражданка снеоперабельной формой легочной болезни.

Пока что жили в «раю». Стенка дышала в унисон с дыханием ипрочими отправлениями тамбовского мятежника. Когда Кирилл уединялся и начиналчто-то шептать у своего францисканского алтарика, Цецилия шумно перелистываластраницы «Анти-Дюринга» или «Материализма и эмпириокритицизма», восклицала:«Как глубоко!» – или: «Кирилл, ну вот послушай: так называемый „кризис вфизике“ есть лишь выражение несостоятельности идеализма в истолковании новогоэтапа в развитии науки». Очень часто после таких «противосидений» онисталкивались в споре, причем всякий раз, сходясь в середине, ибо больше и негдебыло сойтись, обжигали головы об электрическую лампочку.

– Да ведь еще со времен Демокрита, со времен Эпикураизвестно, что материю никто не создал! – кричала Цецилия. – Мир отначала и до конца познаваем!

Кирилл амортизировал ее наступательные, пышущие яростнымпартийным огнем дирижабли буграми своих ладоней.

– Кому это известно, Цилечка? Как это может быть известно?Что это значит «не создал»? Скажи мне, что такое «начало»? Что такое «конец»? Аесли ты бессильна перед этими вопросами, как ты можешь сказать, что мирпознаваем?

В таких вот поединках проходили часы под вой гиблогоколымского ветра и визги из коридора, причем, как читатель, безусловно,заметил, Цецилия фехтовала восклицательными знаками, Кирилл же отбивалсявопросительными. «Эй, Наумовна, Борисыч, кончайте базарить, идите щи хлебать!»– кричала из-за перегородки посетительница вендиспансера по графе «хроники»Мордеха Бочковая.