Правительству была заведомо известна несостоятельность администрации справиться со сбором подушной недоимки, и регламент Камер-коллегии обязывал в деревни, где недоимки достигали суммы от 500 до 1000 рублей, посылать для экзекуции одного обер-офицера, двух унтер-офицеров и пять-шесть рядовых, а в деревни с недоимкой от 100 до 500 рублей командировать одного унтер-офицера и двух-трех рядовых. Правда, в 1736 году эта практика была заменена отправкой к губернаторам и воеводам постоянных помощников по сбору подушной подати в лице отставных офицеров: в губернии в чине полковников и подполковников, в провинции — майоров и капитанов, а в города для сбора налога с посадских людей — обер-офицеров. Их назначала Военная коллегия.

Областная администрация вместе с приставленным к ней офицером не справлялась со своевременным сбором подушной подати. Согласно данным Кабинета министров, за первую половину 1736 года образовалась недоимка, объяснявшаяся «слабостью губернаторов, воевод и сборщиков». Под сборщиками подразумевались помещики. Если эти лица и впредь так «оплошно поступать станут и послабление плательщикам чинить, таких жестоко штрафовать и недвижимые имения конфисковать бесповоротно».

О том, что угроза не являлась пустым звуком, говорит трагическая история, происшедшая в 1738–1739 годах с майором Иваном Мельгуновым, чьи владения были расположены в Белозерской провинции. Сначала провинциальная канцелярия держала помещика скованным под караулом, но он упорно заявлял, что ему подушную, рекрутскую и лошадиную доимку погасить нечем, о чем канцелярия донесла Кабинету министров. Тот вынес суровое определение: если Мельгунов не платит доимок «от упрямства своего… то надлежит продать его пожитки, хлеб и скот… а за упрямство и ослушание указов надлежит судить, яко ослушника». Это определение Кабинет министров вынес 6 ноября 1738 года, но претворить его в жизнь Белозерской канцелярии не удалось — в январе 1739 года она донесла, что бедолага Иван Никифорович скончался в ночь на 16 января. Меру наказания Кабинет перенес на администрацию Белозерской провинции: «Всю имеющуюся на помянутом Мельгунове доимку доправить Белозерской провинции на воеводе со товарищи и на секретаре и на канцелярских служителях, у кого то дело на руках было, не принимая от них никаких отговорок, без всякого замедления, а им ведаться в тех доимках с наследниками его Мельгунова»[191].

Совершенно очевидно, что для власти крестьянин не существовал. Это явствует и из именного указа 28 августа 1736 года об искоренении нищенства. 1736 год был последним из трех неурожайных годов, когда крестьяне, спасаясь от голодной смерти, покидали насиженные места и в поисках хлеба и работы отправлялись в другие губернии и города, где, не найдя ни того ни другого, нищенствовали. Для чиновников, составлявших указ, и императрицы, его подписавшей, дело представлялось в таком свете: в столице и в городах «нищих весьма умножилось и от часу умножаются, видя то, что им никакого запрещения нет, и в самых проезжих места от множества их иногда с трудом проезжать возможно». В толпах нищих много молодых, якобы не желающих работать, от которых «никакого доброго плода от них быть не надежно, кроме воровства». Было велено бродяг и нищих ловить и приводить в полицию, где годных к службе записывать в драгуны, а годных, но публично наказанных определять на каторжную работу, а женатых отправлять на работу в Оренбург и на казенные заводы.

В другом указе, датированном июлем 1738 года, когда поток нищих значительно сократился, императрица проявила милосердие: «Нищие прямые, престарелые, дряхлые и весьма больные без всякого призрения по улицам валяются… И так не без греха есть, что бедные без призрения страждут, а вместо них тунеядцы хлеб похищают устроившихся в богадельнях. Велено тунеядцев из богаделен изгнать, определив их в рекруты, а вместо них поселить подлинных нищих»[192].

По степени обременительности рекрутскую повиннось можно поставить после подушной подати. Объяснялось это, с одной стороны, периодичностью наборов, а с другой — тяжкой долей крестьянина или посадского в рекрутах, обреченного всю жизнь тянуть лямку солдата — он освобождался от нее либо по болезни, либо по старости, то есть утраты способности продолжать службу.

Периодичность рекрутских наборов определялась тем, находилась ли страна в мире или вела войну. Во втором случае потери личного состава были велики, рекрутские наборы были чаще, а численность ревизских душ, с которых надлежало поставлять одного рекрута, уменьшалась.

В десятилетнее царствование Анны Иоанновны Россия вела две войны: одну кратковременную (1733) — за польское наследство, другую, более продолжительную и изнурительную, — с Османской империей (1736–1739). За десятилетие было осуществлено восемь рекрутских наборов и один на территории Сибири. Самыми обременительными из них считались два: набор 1733 года, обязывавший поставить рекрута со 102 душ, и объявленный в сентябре 1737 года, когда одного рекрута должны были поставить 98 ревизских душ. К наборам средней тяжести относятся наборы 1730, 1736 и 1739 годов, когда брили лбы у рекрутов со 170, 125, 120 душ. Облегченный набор был в 1738 году, когда одного рекрута поставили 200 душ.

Армия рекрутировалась из лиц мужского пола в возрасте от 15 до 30 лет при росте в два аршина с четвертью, как это было определено указом 1730 года. Практически норма роста из года в год нарушалась. Военная коллегия, испрашивая у Сената разрешения снизить норму роста, мотивировала свою просьбу тем, что «оные подрастут и к сроку придут в указанную норму», так как считалось, что рост 15-летнего подростка продолжался до 20 лет. На этом основании брали рекрутов ростом в 2 аршина и 2 1/2 вершка. Не всегда соблюдался и возрастной ценз — по указу 1738 года в рекруты набирали молодых людей в возрасте от 18 до 20 лет.

Еще одно новшество, введенное в конце русско-турецкой войны, состояло в обязанности снабдить рекрута месячным запасом продовольствия. Но главным было то, что за поставку рекрутов отвечал уже не крестьянский мир, а помещики и управители дворцовых вотчин и вотчин духовенства.

Указ 19 сентября 1736 года отметил трудности в очередном наборе рекрутов и определил с этой целью отправить в губернии гвардейских офицеров.

В целом деятельность офицеров протекала довольно успешно, так что одни из них ликвидировали рекрутскую задолженность к началу 1739 года, другие несколькими месяцами позже.

В марте 1739 года А. И. Ушаков обратился в Кабинет министров с предложением отозвать гвардейских офицеров в полки. Мотивировал он свое предложение тем, что «некоторые (офицеры. — Н. П.) нашлись и в продерзостях, а прочие за долговременным от полков отбытием могут забыть и должности свои и прийти в слабость». Третья причина отозвания офицеров состояла в «крайней нужде» в них в полках. Кабинет министров с доводами Ушакова согласился.

Итак, в десятилетнее царствование Анны Иоанновны в стране царил суровый режим, оставивший недобрую память у крестьян и горожан.