Застегнув жилет, она быстро нырнула в пиджак, поправила галстук, одернула полы, проверила карманы, обнаружив там одну марку и несколько пфеннигов, сунула их обратно.

— Куплю себе шляпу и трость, — проговорила она и сделала шаг к двери.

— Но позвольте! — остановил ее журналист. — Что мне делать со всем этим?

Стоя в одном нижнем белье и носках, с отчаянием он простер обе руки к кучке тряпья, что осталась от бедной тетушки Матильды.

— Избавьтесь поскорее, — пожала плечами Ульяна. — Сожгите, утопите, спрячьте среди бумаг. Это не моя печаль. А вы можете прямо так свой балахончик надеть. И бегите уже к своему линотипу, набивайте статейку. Заказчик ведь ждет.

И насвистывая «Интернационал», вышла за дверь.

На выходе она случайно обронила под ноги гардеробщика несколько пфеннигов из кармана герра журналиста. Тот нагнулся поднимать. А пока собирал монетки, Ульяна легко подсела на стойку, вынула чью-то тросточку из медной подставки, ею же подцепила чей-то котелок, стянула с одной из вешалок пальто, так же легко спрыгнула на пол и была такова.

До выхода свежего номера «Норддойче альгемайне цайтунг» оставалось лишь несколько часов. Ульяна могла лишь молиться богу или дьяволу, чтобы какое-нибудь происшествие помешало появлению статьи на свет.

Вернуться в редакцию и раскрыть тайный замысел Леманну? Неизвестно, как поступит оставшийся без штанов горе-репортер, он может, едва завидев обидчицу, тотчас поднять крик. Заявить в полицию? Ну дела: Элен Бюлов идет в полицию, чтоб нажаловаться на обидчика. Сама виновата — умей проигрывать достойно. Герр репортер, хоть и горе, но плут отчаянный. Это же надо, в газету канцлера затесаться, чтобы выпустить с помощью нее утку. Мир не без талантливых людей.

Устав гоняться за тем, не знамо за чем, ловить того, не зная кого, Ульяна уже готова была плюнуть на все и переключить внимание на что-нибудь другое, уехать в Техас, в конце концов, позабыв о своем промахе, с кем не бывает. Даже, стоя у кассы, едва не приобрела билет в другой конец света, но поморщилась и решила отомстить обидчику. Не пристало великой Элен Бюлов трусливо бежать от наглого, но довольно изобретательного противника.

На дюссельдорфском вокзале, уже сидя в вагоне, она увидела на столике среди прочих изданий ненавистный «Норддойче альгемайне цайтунг». Команда Лупуса постаралась на славу: газету, видимо, прочла уже добрая половина Германии. Всюду только и говорили, что о «Фабен». И не успела Ульяна открыть номер, как сидящая напротив молодая дама принялась с необычайной живостью пересказывать статью о лаборатории, о монстрах, которых в ней сотворили, из соседних купе раздавались удивленные возгласы: «Это же надо, до чего доросла наука! Монстры, созданные в пробирках и чашах Петри!», или: «Я говорил вам, что фармакология — это та же алхимия!»

Одетой в потертый пиджак журналиста Ульяне, с обезображенным яичным белком лицом и руками, осталось только открыть передовицу канцлера и полюбоваться на фотографии, в коих ожидала увидеть собственное перепуганное лицо.

Но Элен Бюлов встретил неожиданно приятный сюрприз. На снимках едва ли что-либо можно было разобрать: бедлам среди столов, разбросанная лабораторная посуда, мертвые неведомы зверушки. Нойманн еще, быть может, и походил на себя, а вот девушка в пышном платье и шляпке с вуалькой и перьями попадала под описание любой девицы. Даже цвет ее волос из светлого получился темным, а лица и вовсе не разглядеть толком. На всех снимках Ульяна смотрела вниз, низко опустив голову и красуясь шляпкой и чудесным султаном.

Слава богу, теперь можно смыть грим, пока он окончательно не разъел кожу.

Подъезжая к углу улиц Хайдтерберг и Эмильштрассе, Ульяна в очередной раз устало вздохнула. Сызнова, уже который раз, чтобы случайно не стать жертвой полицейской засады, придется красться, аки лиса, дожидаться ночи и к Герши снова лезть через окно.

Бесцеремонно разбудив адвоката, страшно его перепугав, Ульяна принялась сыпать вопросами:

— Ромэн не являлся? Газеты читали? Полиция была в лаборатории? Вы сами были там? Кого подозревают?

— М-мадемуазель Элен, где вы пропадали? — едва ворочая языком, промямлил сонный Герши, вскочил, стал поспешно вдевать руки в рукава халата. — Тут такое происходит! Лабораторию «Фабен» закрыли до выяснения всех обстоятельств, за поимку месье Иноземцева объявили награду, ибо каким-то образом полиция выяснила, что он жив, и уверена, что зараженные бешенством кролики породы фландр — его рук дело, ведь он работал в Париже у месье Пастера и владел прививками от этой болезни и самим вирусом. Два часа просидел я в арестантской камере, доказывая, что совершенно непричастен к случившемуся. Кроме того, меня почему-то просили повторить то, что якобы поведал в дюссельдорфском полицейском участке, хотя я не был в дюссельдорфском участке! Голова идет кругом. В итоге мне даже заявили, что я — не Эмиль Герши! Но потом, тщательно изучив мои документы, вернули их и отпустили. Сказали, никуда не съезжать, и завтра, то есть уже сегодня, меня будет ждать очная ставка с человеком из Сюрте и тоже адвокатом. Я совсем ничего не понимаю, язык для меня очень сложен… Быть может, что-то напутал, но месье начальник полиции весьма недоволен…

— Кролики? — воскликнула Ульяна, едва заслышав одно только это слово, мгновенно объясняющее весь мистицизм произошедшего, она перестала слушать излияния адвоката. — Кролики, зараженные бешенством?

— Да!

— Это были кролики… Кролики в красных шапочках?

— Нет, в бинтах, мадемуазель Бюлов, просто их уши были спрятаны под повязкой, сделанной умело — верно, руками медика, такую обычно наносят при травмах головы. Герр Нойманн вызвал полицию. Он заявил, что явился утром и обнаружил море мертвых кроликов с перевязанными головами, под красной повязкой прятались их уши — верно для того, чтобы эти самые уши не распознать сразу, а красные — чтобы полиция голову поломала. Медицинские эксперты выявили у них бешенство. А еще в крови нашли вещество, которое Фабен собиралась выпустить в виде сиропа от кашля.

— А почему они светились? — потерянно проронила девушка, тяжело опустившись на постель рядом с Герши. — Ну конечно, это была флуоресцентная краска… А что за змейки?

— Какие змейки?

— Там были змеи, большие черви! Они пожирали этих кроликов, которых мы с Нойманном лопатой… Что, вы не читали «Норддойче альгемайне цайтунг», не видели фотографии? Этот безумный журналюга уже выпустил в свет статью, благодаря коей все станет известно. На фотоснимках Нойманн, его лицо. И он не отвертится, что был той ночью в лаборатории. Но зачем-то смолчал! Конечно же, — сама себе ответила Ульяна, — о репортере в кладовой он знать не знал… Вот и попался.

Она бросилась к прикроватному столику и дрожащими руками зажгла лампу в надежде, что среди газет адвоката сыщется выпуск «Норддойче альгемайне цайтунг». Но, увидев лицо девушки в свете керосинового язычка, адвокат в ужасе воскликнул:

— Что это такое с вами, мадемуазель Бюлов? Вы заболели?