— «Мадемуазель Элен, — стала читать она уверенным, твердым, даже чуть насмешливым голосом. — Я повержен, я уничтожен, я — предатель. Но могу ли я при всем этом молить Вас о прощении, ведь обстоятельства заставили меня поступить так, как я бы не поступил никогда, если бы на кону не стояла ваша жизнь и безопасность? Месье Иноземцев позволил мне написать Вам всю правду. Это единственное, чем я могу отплатить за свою непростительную измену.

Он поймал меня за руку, еще мы не успели дойти до ворот города. А отправился он в Дюссельдорф пешим и, верно, заметил за собой слежку. У него был револьвер, кажется, «лебель». Он угрожал им. До сих пор перед моими глазами стоит его перекошенное яростью лицо. Он застрелил бы меня, ведь доктору теперь нечего терять. Мне пришлось рассказать о нашем замысле, о журналисте, о том, что вы ждете от меня телеграммы. На ближайшей телеграфной станции он велел отправить вам послание, будто заселился в отель «Брайденбахер Хоф», что было сущей ложью. После велел снять на грязном постоялом дворе комнату на мое имя, где запер меня, предварительно отобрав мой револьвер и все деньги до единого су, следом связал и заклеил рот медицинским пластырем…»

Ульяна подняла на Иноземцева насмешливый взгляд. Словам юноши верилось с трудом. Либо то была полная чушь, либо доктор просто-напросто раскрыл коварные его замыслы и обезвредил, а само письмо было неплохой актерской игрой Ромэна.

— «…Так, связанный по рукам и ногам, с заклеенным ртом я провел целый день и всю ночь. Где пропадал доктор, мне неведомо. Следующим утром мы отправились на вокзал. Мы шли рядом, рука об руку, ибо едва бы я сделал от него хоть шаг, то получил бы пулю в затылок. Я ничуть не приукрашиваю, мадемуазель Элен. Ваш супруг сказал мне об этом напрямую, добавив, что ничего не желает столь страстно, как попасть за решетку и дожить остаток дней в покое тюремной камеры. В кассе вокзала он предоставил паспорт на имя Эмиля Герши, совершенно неясно откуда добытый, и купил два билета до Парижа на «Трансъевропейский экспресс».

Едва поезд тронулся, я попытался сбежать через окно, но доктор прострелил мне ногу. Это было в купе, во время движения поезда, и никто выстрела не услышал, на помощь не явился. Он был совершенно хладнокровен и, пока я корчился от боли, преспокойно сидел и наблюдал. А потом сказал, что вынет пулю и даст мне морфия, если я пообещаю больше так не делать.

В Париже он безжалостно сдал меня отцу, нагло заявив, что спас мою жалкую жизнь и вытащил из барменской тюрьмы. А потом продал ему наш фамильный замок в Берри за семь миллионов франков, отобрал мой паспорт и уехал. С меня же взял слово молчать обо всех барменских приключениях. Ибо любое мое слово, которое я бы мог употребить против него, погубило бы Вас. Взамен он милостиво обещал передать это послание Вам. Прощайте, и смею надеяться, что Вы не держите на меня зла. На веки Ваш Р. В. Л. 15 января 1890 года, Париж».

— Какая интересная, животрепещущая история, — рассмеялась Ульяна, совершенно уверенная, что ни единого слова правды в ней нет. — Я едва не пустила слезу. Он пишет, что вы ему прострелили ногу. Ха-ха, вот наглец! И как натурально дрожит его рука, почерк до того тревожен — я поражена. Даже пара капель слез упала, размазав чернила. Какое же вы чудовище, прямо диву даешься. Похоже, Иван Несторович, Ромэн — больше мой ученик, нежели ваш. И не такой уж и непутевый.

— А после все телеграммы от его имени отправлял я, — проговорил Иноземцев, разом заставив девушку перестать смеяться. Ульяна замолчала, в удивлении подняв бровь. На мгновение ей показалось, что она ослышалась.

— Вы?

— Да, я. У меня имеется три фальшивых паспорта и один настоящий, который я отобрал у Ромэна.

— Вы действительно отобрали у Ромэна его паспорт?

— Да ничего, — махнул Иноземцев рукой. — Сделает себе новый.

— Вы стреляли в него… вы продали замок в Берри? Наш очаровательный замок в Берри? О как вы могли! — Ульяна постепенно начинала понимать суть происходящего. — Ромэн написал правду?

— Да, это чистейшая правда — все до последнего слова.

— Вы с ним в сговоре?

— Уже нет. Но чрезвычайно благодарен за сотрудничество.

— Уже нет? Вы еще смеете ерничать, Иван Несторович? — вспылила Ульяна.

Теперь она совершенно ясно заметила, что Иноземцев по-прежнему ни черта не видит без очков, но зачем-то упорно ходит без них и даже делает над собой смешные усилия не щуриться и не морщиться, взирая на своих собеседников.

— Почему вы сняли очки? — взвизгнула девушка, и в голосе ее промелькнуло отчаяние — обманутой, облапошенной, обведенной вокруг пальца оказалось быть весьма неприятно, и она всеми силами старалась не допустить этого постыдного чувства в сердце, готовом разорваться от негодования.

— Это часть моего коварного плана, — спокойно отвечал Иноземцев.

— Какого еще плана?

— Плана возмездия, Ульяна Владимировна. Возмездия вам, возмездия самому себе… ну и адвокату тоже.

— Да что ж с вами, Иван Несторович, творится-то такое! Ума не приложу… Потрудитесь объяснить.

— С превеликим удовольствием. — Доктор тяжело опустился в кресло. — Я вернулся из Парижа с семью миллионами франков в Дюссельдорф и снял номер в «Брайденбахер Хоф». Отправился в полицию, представился Эмилем Герши и заявил, что такой-то такой-то русский подданный затеял с немецкой фармацевтической компанией «Фабен» тяжбу по поводу каких-то выпускаемых ими не совсем безвредных лекарств, но особыми доказательствами не располагает, потому сначала инсценировал свою смерть, чтобы избежать ареста, в русское консульство явился под чужим именем, сам же якобы свой труп и свез им. А потом преспокойно ждал, когда же кто-нибудь наконец догадается, что это я и есть герр доктор Иноземцев, но с фальшивым видом, придет и арестует меня. Никто не пришел, никто не догадался. Видать, барменская полиция с дюссельдорфской не особо дружит, да и меня дознаниями не дергали, их больше участие Элен Бюлов во всем этом интересовало. Все уж очень медленно у этих немцев. До того медленно, что я заскучал. И тогда решил действовать дальше… Действовать дальше, согласно инструкциям, которые вы давали своему подручному посредством телеграфной связи. А поймать Элен Бюлов я им с радостью был готов помочь.

Доктор улыбнулся одним уголком рта и вдруг повернулся к месье Герши.

— Месье Герши, будьте любезны ваш паспорт.

— Мой?

— Не смейте ничего ему давать, — вскричала Ульяна и, выхватив свой «миротворец», приблизилась к столу, поочередно наводя дуло то на Герши, то на Иноземцева, в порыве ярости не зная, кого порешить первым.

— Бросьте, вы прекрасно знаете, что сделаете большое одолжение, выстрелив в меня. Убивать адвоката незачем, он и без того совершенно безвреден. А если и убьете, то белый свет немного потеряет. Герши, ваш паспорт, — Иван Несторович, не вставая с кресла, тоже достал «лебель», вяло махнув им перед лицом Герши. — Она выстрелит, паспорт будет моим, я выстрелю — убить не убью, но мне придется поступить с вами, как с Ромэном. Вам же не нужен шум и лишняя пуля в теле? Вы же хотите, чтобы в Париже Эмиля Герши приняли в полицию? Я сдержу обещание, Эмиля Герши примут в Сюрте. Он уже в Сюрте.