Ульяна взглянула на свои руки, которые были покрыты красными пятнами. Кожа к тому же жутко чесалась.

— Это бешенство? — взвизгнул адвокат. — Вас покусали бешеные кролики! Вы больны! Надо что-то делать!

Подхватив лампу, Ульяна подошла к зеркалу. До чего печально она выглядела с этими страшными, похожими на ожог пятнами от яичного белка по лицу, да к тому же не до конца смытого ею, со свисавшими на лоб засаленными волосами, в этом нелепом котелке и перепачканном в пыли чужом пальто. Как бродяга, ей-богу. Но разве Элен Бюлов когда отчаивалась? Ничуть!

Лицо ее просияло, по губам скользнула озорная улыбка.

— Во-первых, — начала она, — бешенство от человека человеку не передается, не тревожьтесь, я на вас не наброшусь. Во-вторых, кролики меня не кусали, я бы заметила. — Потом, призадумавшись, добавила: — Надеюсь, герра Нойманна тоже. В-третьих, я не больна, это следы грима, которые я сейчас быстро устраню. В-четвертых, где Ромэн Лессепс?

Под недоуменным взглядом адвоката девушка подхватила с прикроватного столика бокал, открыла окно, вылила из него воду, потом села в кресло и, зажав его меж коленями, достала нож.

— Слышали, дорогой друг мой, Емельян Михайлович, о прекрасной румынской графине, которая до самой старости оставалась молодой, аки юная дева?

— Н-нет, — пролепетал Герши, со страхом глядя на девушку, сжимающую в руках нож.

— Она принимала ванны с кровью.

— Ванны с кровью?

— Да, а кровь добывала, убивая красивых барышень ежедневно целыми десятками. Вскоре в целой округе не осталось ни одной красивой барышни, графиня всех их… — и Ульяна провела пальцем под подбородком таким кровожадным, молниеносным жестом, что бедный адвокат аж подпрыгнул.

— Да чего вы испугались-то? — тотчас разразилась она тихим смехом. — Вы ж не красивая девица. Да и убивать я никого не стану.

Подмигнула и сделала небольшой надрез на запястье. Сцедила в бокал немного собственной крови и аккуратными ловкими движениями растерла ее по лицу, шее и рукам.

— Человеческая кровь уникальна по своему составу, — пояснила девушка, устало откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза. — Она действует как антисептик и как ранозаживляющее. Через пару минут мое лицо будет, как прежде, прекрасным. Правда, некоторые предпочитают использовать пиявок, а потом этих пиявок разрезать вдоль брюшка. Я ж не живодер какой. Ну, так не было ли вестей от Ромэна?

Адвокат, зачарованно глядя на девушку, не сразу-то и ответил, Ульяне пришлось раздраженно повторить свой вопрос.

— Вы что же? Отмалчиваетесь? Уже четвертый раз спрашиваю: где Лессепс? — шикнула она. — С ним заодно, что ли?

— Нет! Нет, что вы, — Герши поспешно поднялся. И вынув из кармана своего редингота, аккуратно висевшего на вешалке, два телеграфных бланка, подал их Ульяне.

«Дюссельдорф

30 января 1890 год

не могу оставить его одного тчк дважды был в лавке к тчк»

Девушка подняла на адвоката изумленный взгляд.

— В лавке К… К. — это Кёлер, что ли? Иноземцев был у Кёлера? Это он заказал паспорт с вашим именем и моим? Быть такого не может! — и снова склонилась к телеграмме:

«к взят с поличным тчк».

— Ого! И сдал его. Купил паспорта и сдал. Вот негодяй!

— Месье Иноземцев? — осторожно спросил адвокат.

— Нет, конечно. Ромэн!

— А кто такой Кёлер? И почему месье заказывал… паспорт с моим именем? Зачем? — недоумевал тот.

Но Ульяна не удостоила Герши ответом, смяла телеграмму и зло зашвырнула ее далеко в угол.

— Дьявол! Вот дьявол! Он не только вас и меня подставить хочет, но Ивана Несторовича.

— Кто? Месье Лессепс?

— Каков негодяй! Ведь и дитю понятно, что ежели бы сам Иноземцев к Кёлеру явился, то тот непременно узнал бы его по очкам. Иноземцев без очков совершенно ничего не видит. А про очки — ни слова. Кёлер очень наблюдателен, такой приметы явно бы не проморгал. Он назвал его похожим на француза, и только. А ну еще сказал, что прихрамывал. Но ведь я сама научила Ромэна менять походку, сутулиться, если надо, выпячивать грудь или живот, чтобы выглядеть совсем другим человеком. Вот он и пользуется всем этим набором уловок.

И склонилась ко второй телеграмме.

«Дюссельдорф

31 января

и тчк съезжает завтра в полдень из брайденбахер хоф тчк поторопитесь зпт я задержу его тчк».

— Завтра, стало быть, уже сегодня. Ничего не понимаю. Это, верно, ловушка. Ромэн не очень-то умен, полагая, что мы попадемся в нее.

— И мы не отправимся в «Брайденбахер»? — встревоженно спросил адвокат. — А если месье Иноземцев не знает, что его ищет полиция? Если его поймают? Его ведь надо предупредить!

— Конечно, мы пойдем туда! Но не за доктором. Уверена, Иноземцева уже давно нет в отеле. Он прочел в какой-нибудь из газет о происшествии в лаборатории «Фабен» и постарался скрыться. — И со вздохом добавила: — Я надеюсь…

— Зачем ему бежать, если он и только того и ждет, чтобы затеять тяжбу с «Фабен»? — возразил адвокат.

— И вы полагаете, что ради этой тяжбы он запустил зараженных бешенством и обколотых луноверином кроликов в лабораторию как раз в тот момент, когда были там я и герр Нойманн? Но ведь это чудовищный поступок, на который месье Иноземцев не способен.

— Да, месье Иноземцев на такое неспособен, — Герши опустил голову. — Но месье Лессепс тоже!

— Выгораживаете его? — Ульяна подозрительно прищурила глаза.

— Вовсе нет! Мне не ясен мотив поведения юноши.

— Зато мне ясен! И потом, вы совсем его не знаете, как знаю я. Он с самого начала лишь развлекался. И теперь развлекается. Заманит Элен Бюлов в ловушку и вернется в свой Париж. Вот как мы поступим. Я поеду туда раньше под именем Анри Буаселье, под ним меня там уже знают, и вновь сниму номер. Вы подъедете часом позже и скажете, что дожидаетесь одного из постояльцев, сядете в вестибюле. Если Иноземцев еще там и знать не знает, что его ищет полиция, мы успеем его предупредить. Если Ромэн устроил засаду, то лишь убедимся в этом и спокойно слиняем.

— А я?

— Что вы?

— Мое присутствие будет расценено как соучастие в преступлении.

— Хорошо, тогда вы снимите номер, а я буду делать вид, что мне назначена встреча. За желание поселиться в отеле ведь вас никто арестовывать не станет, — отмахнулась девушка, потом поднялась, взяла кувшин с водой с прикроватного столика и направилась в туалетную комнату смывать с лица кровь.

Еще до рассвета Ульяна вернулась на эльберфельдский вокзал, полная решимости растерзать Ромэна в клочья. Сердце клокотало, как у молодого лиса накануне охоты. Забрала из камеры хранения свой багаж, снова надела куртку-норфолк, очки, выкрасила волосы в рыжий, а поверх нахлобучила пробковый шлем. В этом наряде юноша ее не видел и вряд ли узнает. Велодог она заменила на самый настоящий «кольт» 1873 года, именуемый «миротворцем», самый скорострельный из всех револьверов. Сегодня Лессепсы потеряют своего сына и внука.