Через несколько минут Татьяна попрощалась, а Саша вернуласьк Лайаму.

– Ну как, понравились друг другу? – Она быланемного встревожена.

– Красивая у тебя дочь, – признал Лайам. Это былотрудно отрицать. – Но строгая, должен заметить. Кажется, я ей непонравился.

– Не тушуйся. Она всегда такая. К ней вечно мужикилезут, вот она и надевает броню.

«И клыки», – мысленно добавил Лайам, но вслух ничего несказал. Нет, эта девочка ему не понравилась. Она показалась ему избалованной.Вот Ксавье – другое дело. А на эту даже факт его дружбы с братом не произвелвпечатления. Да ее ничем не проймешь, в этом Лайам не сомневался.

Вскоре после этого они уехали в ресторан. Саша пригласила ссобой нескольких человек, с которыми Лайам должен был легко найти общий язык,и, конечно, художника, героя сегодняшней выставки. Всего набралось четырнадцатьчеловек, их усадили за длинный стол, и весь ресторан вокруг них хлопотал. Абольше всех – Саша. Она, как наседка, пеклась обо всех и каждом, следила, чтобыникого не обделили и чтобы всем было хорошо и весело. Вот за эту заботу о людяхЛайам ее и любил. Она была доброжелательна, открыта и внимательна ко всем. Адевиц вроде ее доченьки никто, кроме собственной персоны, не волнует. Саша делалавсе, чтобы Лайаму было удобно, чтобы он чувствовал себя значительным и желаннымгостем в этой компании. И в ее жизни. А в этом он больше всего и нуждался.

Ничто в ее поведении не говорило о том, что между нимисуществуют близкие отношения. Она ничем себя не выдала, ни взглядом, ниприкосновением, ни словом. Она дала всем понять, что ценит его как художника, азаботится о нем на правах устроительницы его дел. И со всеми другими она былатак же приветлива.

Вернувшись домой, Лайам похвалил ее. Он совершенно освоилсяв ее квартире. Можно было только догадываться, в какое негодование пришла быТатьяна, если бы увидела, как он курит сигару, развалясь в спальне в любимомкресле ее отца. Для Татьяны все связанное с отцом было свято. Она много раздавала понять матери, что рада, что Саша ни с кем не встречается, и надеется,что так оно и будет. Старший брат смотрел на вещи куда более реалистично. Онхотел прежде всего видеть маму счастливой, а она сама разберется в том, что иликто может сделать ее счастливой.

– Саша, ты чудо! – сказал Лайам, с улыбкой глядяна нее сквозь сигарный дым. Она даже курить ему здесь позволяла, говорила, чтоей нравится запах, да он ей и в самом деле нравился. Артур всегда выбиралтолько самые качественные сигары, кубинские. – Вернисаж прошелзамечательно. Ты всех сумела убедить, что Хочкис – большой, настоящий художник.Он сам – на седьмом небе, этот Хочкис. – Так звали художника, героядня. – Он весь вечер твердил, как мне повезло, что меня тоже тыпредставляешь. А главного-то и не знает! – Лайам рассмеялся, Саша следом.

– Рада, что ты доволен. – У нее был по-настоящемусчастливый вид. Она привыкла всю себя отдавать и своим художникам, ипокупателям, И успех ее вернисажей был ее личным успехом и радостью.

– Еще бы! – поддакнул Лайам, любуясь ею. Она ужепереодевалась ко сну. Она его совсем не стеснялась, как будто они прожиливместе уже много лет. – Вот Татьяна твоя меня напугала, – призналсяон, гася сигару.

– Не говори глупостей. Она еще девчонка. Потому истрогость на себя напускает. Она была очень привязана к отцу и питает ко мнесобственнические чувства. Я тебе уже говорила, она очень бескомпромиссныйчеловек. Должно быть, решила, что ты – очередной сексуально озабоченныйхудожник, вздумавший за ней приударить. Вообще-то зря она так одевается.Неудивительно, что мужики на нее клюют. Просто вызывающий вид!

– Выглядит она сногсшибательно, – согласилсяЛайам, но при этом не питал на счет Татьяны никаких иллюзий. Наверное, Сашалучше знала дочь. – Она совсем не похожа на Ксавье. Тот может поговорить сбездомным и убедить его в том, что он король. А рядом с Татьяной я чувствовалсебя, как кусок дерьма у нее под ногами. – Это было, возможно,преувеличение, но Саша огорчилась.

– Она немного избалована, слишком много внимания к ееперсоне. Но сегодня она была очень хороша.

– Она вообще очень хороша собой, а не толькосегодня. – Что ему не понравилось, так это ее ледяной тон. Саша была какярко горящая свечка, причем этот огонек светил неугасимо. А Татьяна какайсберг, протяни руку – и наткнешься на холодный лед.

– Она очень похожа на моего отца. Тот тоже былчрезмерно строг, хотя, думаю, тебе бы он понравился. – В то же время Сашане сомневалась, что на Симона картины Лайама не произвели бы никакоговпечатления. Отец всю жизнь, до смертного часа, не жаловал молодых художников,хотя от прибыли, которую приносила семье Сашина страсть, не отказывался. Ноработы современных мастеров он никогда не понимал и не признавал.

– Какие планы на завтра? – спросил Лайам,укладываясь в постель. Взгляд у него был многозначительный, да Саша и невозражала. Эта постель уже давно принадлежит им двоим.

– Я подумала, может, на море съездим? – предложилаона, а он уже обнимал ее.

– Я с удовольствием, – сказал он и поцеловал ее.

– Отлично, – поддакнула Саша, ответила на поцелуй,и все на свете перестало для нее существовать, остался только Лайам.

Утром она поехала в галерею, просмотрела и осталась довольнаотзывами прессы, а после ужина они укатили в Саутгемптон. По дороге захватиликое-какой еды и на место прибыли в десять часов. Немного посидели на веранде заразговором. Говорили обо всем. Рано легли спать, опять занимались любовью, аутром отправились гулять по берегу. Жизнь все больше входила в размереннуюколею. После обеда, сидя на пляже, Лайам сообщил, что подумывает осеньюперебраться с мастерской в Париж. Это будет проще, чем каждую неделю мотатьсяиз Лондона, что и утомительно, и накладно. Он хотел и в будни быть рядом с ней.

Оба понимали, что рано или поздно об их отношениях станетизвестно. Бернар уже был в курсе. Но Лайам не собирался шумно вторгаться в еежизнь. Он соглашался, что у них очень непохожий образ жизни и окружение, и былвполне доволен тем, что у них было общего. Выходило, что на таком уровнеотношения возможны, причем с точки зрения обоих. Лайама это очень радовало, аСаша тоже медленно, но верно убеждалась в его правоте. Хоть она и многоговначале опасалась, выходило, что ничего невозможного нет.

Вечером они поехали в кино, а потом легли в постель и,обнявшись, говорили о всякой всячине и смеялись, когда снизу до них вдругдонесся какой-то звук. Внизу явно кто-то был.

– У тебя нет кнопки для вызова полиции? – шепотомспросил Лайам, и Саша отрицательно мотнула головой.

– Есть какая-то штука, только не знаю, где, –прошептала она в ответ.

Внизу отчетливо слышались шаги, потом человек ступил налестницу. Лайам огляделся по сторонам, схватил кочергу и в тот момент, когдашаги уже были совсем близко, распахнул дверь настежь. Одновременно он зажегсвет и теперь с кочергой наготове красовался в дверях Сашиной спальни в чеммать родила. Прямо перед ним стояла Татьяна, на лице ее застыл ужас. Рядом сней на лестничной площадке был молодой человек. При виде Лайама девушкавскрикнула, он тоже. Сцена была как в кино. Татьянин кавалер подскочил и всталрядом, а Саша заняла позицию бок о бок с Лайамом. Она тоже была не одета исмотрела на дочь в панике. Татьяна не говорила, что собирается приехать. Она,видимо, думала, что мать сюда больше не приезжает. Саша не рассказывала ей освоих поездках, а уж объясняться насчет Лайама и вовсе не собиралась.