не был так быстр, как внук. Владимиру пришлось торопиться и бежать, ковыляя и волоча покалеченную ногу за собой. Он чувствовал неладное, предполагал, что встретит у реки, поэтому еще больше переживал за ружье в руках у горячего молодого парня. Мысленно старик молился, чтобы он не натворил дел до его прихода.

Мальчишка увидел кровавый клубок шерсти, сцепившийся в смертельной схватке. Сначала он подумал, что это соседская шавка, впившаяся в его любимицу, но чем ближе он подбегал, тем быстрее приходило осознание. Это волк. Прямо как тот, чье тело он зарывал в землю. Самый настоящий лесной зверь. Нет, волчица. Слишком уж маленькая и хилая.

Гроза не заметила приближения человека. Она продолжала рвать живот Цили в порыве безумия. Ее клыки добрались до мягких тканей, вытянув наружу горячие кишки. Собака визжала, как поросенок, иногда умудряясь вырвать пару кусков шерсти с шеи убийцы. Они были похожи на псов, дерущихся в яме на потеху жестокой публике. Запах крови, затуманенный взгляд, полное отсутствие сознания и смерть.

Иван, недолго думая, схватил волчицу за шкирку и попытался оттащить от любимой собаки. Безуспешно. Пара крепких ударов ногами по ребрам тоже не возымела эффекта. Мальчишка, вспомнив, что ружье не заряжено, насилу всунул приклад между зубами обезумевшей от боли зверюги и воспользовался им, как рычагом. Волчица отпустила собаку и повалилась на бок, хватая пастью воздух, как рыба, выброшенная на берег. Грозе казалось, что она либо проглотит собственный язык и задохнется, либо ее сердце лопнет, как пузырь квакающей лягушки.

— Циля, милая моя, Циля! — шептал Иван, держа голову любимицы на руках. Он гладил собаку по окровавленной шерсти ладошками и плакал, подвывая и прижимаясь к растерзанному телу лайки.

Мальчик уже видел, что случилось с ее внутренними органами, а непродолжительный опыт проживания в таежной деревне позволил ему понять, что спасти ее будет очень сложно, если вообще возможно. Все было как в тумане. Брюхо Цили было варварски разворочено. Собака находилась на последнем издыхании. Она пыталась лизнуть руку своего хозяина, но не могла поднять головы.

Иван свою несчастную подругу. Собака махала хвостом-калачиком и смотрела на любимого маленького человека. Ей не нравилось, когда он плакал. Она испытывала жуткую боль и потеряла подвижность в конечностях, но жизнь все еще теплилась у нее в груди. Циля изо всех сил старалась не закрывать глаза.

Владимир наконец догнал внука. Тяжело дыша и отхаркиваясь, старик подошел к несчастной собаке и невольно зажмурился. Он видел многое, эта картина не была ужаснейшей из случаев на охоте, собаки десятками попадали на клыки секачей и когти медведей, но невозможно подготовить себя к виду кишечника СВОЕЙ собаки, лежащего вне тела. Старый охотник сразу понял, что нужно сделать. Ружье было разряжено, патронов на руках не было, зато за пазухой притаился охотничий нож. Владимир никогда с ним не расставался. Когда-то он сам сделал для него ножны, которые разрисовала его покойная жена. Он не раз сослужил ему добрую службу, как и эта молодая собака.

— Ваня, закрой глаза, — произнес старик. На его лице не дрогнула ни одна морщинка.

— Я не могу, дедушка. Я просто не могу…

Видя полное бессилие мальчишки, Владимир взял решительные действия на себя. Он оттолкнул Ивана в сторону от собаки, погладил ее по красивой рыжей шубке и в один взмах перерезал ей горло. Циля мгновенно закрыла глаза и издохла.

Владимир тяжело вздохнул, у него задрожали уголки губ. Старик тоже привязался к рыжей бестии, и ему было тяжело ее терять.

Теперь, когда с худшим было покончено, два человека обратили внимание на серое тело, ползущее к речке. Гроза усердно подтягивала переднюю часть своего туловища к воде в надежде на чудо либо на быстрый поток и палку, за которую можно было бы ухватиться. Теперь она была больше похожа на потрепанную дворняжку, нежели на молодую волчицу. Грязная, истощенная, маленькая и слабая.

Владимир отряхнул нож и вопросительно посмотрел на внука. Иван смотрел на Грозу со слезами на глазах. Он одновременно ненавидел ее за то, что она погубила его любимицу, жалел и сострадал ее плачевному состоянию. Почему-то она показалась ему беззащитной и достойной поддержки. Конечно, он не мог знать, что делает, не разбирался в поведенческих особенностях волков и тем более не очень размышлял над последствиями, но мальчик потянулся к волчице.

— Мы можем ее взять себе?

— Она дикий зверь, тебе с ней не сладить. Ты хочешь, чтобы она задрала всех собак в деревне? Цили мало?! — вспылил старик. Он искренне не понимал внука. В его сознании не укладывалась идея о том, что покалеченного волка нужно тащить в дом.

— Я не хочу, чтобы она тоже умирала. Пожалуйста, я сам буду за нее в ответе.

— Как знаешь, — ответил Владимир.

Старик решил, что стоит дать мальчишке шанс. У него уже был пустой вольер, будка, цепь и пара мисок, а в случае неудачи всегда можно отдать зверюгу на притравочную станцию. Он подошел ближе к серебристой волчице, необычно красивую шкуру которой он оценил. Она, конечно, оскалилась и клацнула зубами, но старого охотника было не напугать.

— А глазки-то у тебя боятся… Эх ты, зверюга…

Владимир поднял Грозу за шкирку так, чтобы она не достала до его рук. Она легла в его объятия, как податливая тряпка. Волчица была еще молода, но сил на активное сопротивление у нее не осталось. Тем не менее мудрый охотник знал, что у волка и отрубленная голова кусается. Владимир взвалил на другое плечо ружье и велел Ивану зарыть Цилю под березкой.

В последний раз он взглянул на бездыханное тело рыжей бестии, которая помогала ему скрасить серые будни, и, прослезившись, отправился к лачужке. Старик уже придумал, куда денет волка, а дальше пусть разбирается Иван. Если зверюга не захочет сотрудничать или попытается ранить внука, то он не станет церемониться…

Иван провозился с лопатой до вечера. Он еще долго сидел над свежей могилкой своей любимицы и плакал. Так он спасался от внутренних стенаний. Он позволял себе вместе со слезами отпустить любимую собаку, погибшую в драке. Если бы он знал, что этот день закончится именно так, то никогда бы не выгнал ее, позволил ей передавить хоть всех соседских кур. Он снова чувствовал вину за происшедшее, но, в отличие от самоубийства матери, теперь к нему пришло некое понимание того, что он не мог повлиять на исход обоих событий. Иван пока не в полной мере осознавал ситуацию, находился в состоянии шока, но нашел в себе силы принять происшедшее и