сам не осознавая, почему он ему так нравится. Понял он только теперь, спустя восемь лет, стоя на коленях рядом с умирающим другом. Удар милосердия не заставлял жертву корчиться от боли и сходить с ума. Сначала свинцовой тяжестью наливались конечности, потом затихало сердце, а в самом конце приходил черный сон.

– Ты же мог… – прошептал Эйден, кусая губы и смотря на бледного гастанца. – Мог закрыться от удара. Стилет был в нижней точке. Идеальный блок…

– Мог, конечно. Просто не захотел. Владыка был прав, когда сказал, что моя душа не свободна. Но это мой выбор, Эйд. Не суди меня… Эх, вина бы сейч…

Эйден сжал зубы, когда глаза Кадира подернулись мутной пленкой. Сердце, хоть и билось ровно, все равно дрогнуло. Всего один раз, после чего разбилось на тысячу окровавленных осколков, принеся с собой такую боль, какую он еще никогда не испытывал. А потом боль ушла, осталось лишь холодное равнодушие. Эйден вздохнул, разрезал штаны Кадира и лишил гастанца мужественности. Он точно так же, как и остальные положил плоть на жаровню и задумчиво посмотрел, как шипит на углях кровь. Затем подошел к трону Владыки и замер, склонив почтительно голову.

– На колени, – пророкотал темный бог. Четверо, стоящих перед ним, промолчали, но ни один из них на колени не опустился. – НА КОЛЕНИ ПРЕДО МНОЙ!

– Только тот, кто испытывает страх, преклонит колени, – хрипло произнес Эйден, смотря в холодные глаза темного бога. Он вытер стилет об штанину и сунул его в набедренные ножны, после чего добавил. – Моё сердце не испытывает страх, Владыка. Оно мертво.

Эйден не удивился, когда темный бог сухо улыбнулся и поманил его к себе длинным, когтистым пальцем. Мужчина поднялся по ступеням и бросил осторожный взгляд на маленькую жаровню, которая стояла у ног Владыки, не видимая до этого момента. На жаровне лежали четыре металлические маски, раскаленные добела.

Эйден остановился и, сложив руки за спиной, посмотрел на темного бога. Владыка наклонился и взял с жаровни одну из масок. Однако его пальцы не почернели и не сгорели, как только коснулись раскаленного металла. Эйден понял. Это был не огонь. Это было ледяное дыхание Владыки.

– Велика принесенная тобой жертва, майтэ, – тихо, так чтобы услышал только Эйден, произнес темный бог. – Ты убил собственное сердце и получил свободу, которая даже не снилась обычным смертным. Но ты по-прежнему человек. Когда-нибудь ты захочешь вернуться к обычной жизни, но этому не бывать, ибо ты сделал свой выбор. У тебя не будет семьи, не будет друзей, не будет дома. Твоя жизнь и душа отныне принадлежат Мне, и каждый будет знать об этом, – в руке Владыки блеснула сталь и Эйден сжал зубы, когда лезвие коснулось левой щеки. Вырезав кусок кровоточащего мяса, темный бог бросил его на жаровню и удовлетворенно вздохнул, услышав шипение, после чего резко прижал раскаленную маску к лицу Эйдена.

Дикая боль пронзила все тело, когда ледяной огонь коснулся лица. Мертвое сердце воскресло и начало усиленно качать кровь, наполняя голову шумом. И пусть всё внутри сходило с ума от боли, ни один звук так и не вырвался из плотно сжатых губ Эйдена.

– Ты не сможешь снять эту маску. Если снимешь – умрешь, – хрипло произнес темный бог, возложив тяжелую руку на голову мужчины. – Когда-то тебя звали Эйден Мордред, но Эйден Мордред умер, впервые ступив на Лабран. Теперь ты Мой слуга, и белая маска всегда будет тебе об этом напоминать…

Эйден спустился вниз, занял место рядом с Жакеном Торбулом и осторожно прикоснулся к маске. Она была тяжелой и все еще горячей. Боль слабо пульсировала где-то на закорках мозга, отдаваясь в висках. Но она уходила, как и тяжесть.

Не было злости, не было боли, медленно остывали все чувства, так же, как остывало тело Кадира, лежащее рядом с теми, кто оказался слаб. Исчезла ненависть к суровым наставникам и к мессиру Владыки, стоящему рядом. Жакен Торбул, словно прочел его мысли. Он положил свою руку на плечо Эйдена и понимающе вздохнул.

– Каждый из нас прошел через это, – сказал Жакен Торбул. – И эта боль всегда будет рядом. Будет напоминать тебе о жертве, которую ты принес.

– Он принадлежал ему? Вашему другу? – спросил Эйден, рассматривая собственный стилет. Мессир не ответил. Ответили его глаза и слабая улыбка на бледных губах.

Глава третья. Старые долги.

Непривычно было возвращаться в пустую спальню, зная, что эту ночь проведешь в одиночестве. Войдя в комнату, Эйден посмотрел на кровать Кадира и тяжело вздохнул. Покрывало, которым укрывался гастанец, валяется на полу. На самой кровати свиток, который Кадир читал перед тем, как уйти в святилище. На полке вырезанные из дерева фигурки. Рыцарь, скальный кот, человек в Белой маске… За украденную у Эогена Лурье белую краску Кадира высекли, но гастанцу на это было плевать. Вернувшись после порки в спальню, он сразу же засел за раскрашивание фигурки и, высунув язык, старательно проходился тонкой кисточкой по гладкому дереву, нанося все новые и новые мазки.

В окно запрыгнуло что-то большое и пушистое. Уселось в центре комнаты и протяжно заворчало, требуя обратить на себя внимание. Эйден повернулся и задумчиво посмотрел на спального кота, как обычно притащившего из подземелий обители гигантскую крысу. Мужчина мотнул головой и кот, словно все поняв без лишних слов, утащил крысу под кровать Кадира, чтобы расправиться с ней в одиночестве.

– Эйд… Ты не спишь? – в дверях стоял бледный Костис. Эйден снова мотнул головой. Алиец покосился на кровать Кадира, под которой жадно пожирал крысу скальный кот, и подошел к окну. – Я тоже не могу заснуть. Из святилища до спальни еле плелся, а стоило увидеть… Ну, сам знаешь.

– Знаю, – кивнул Эйден. Он указал рукой на кровать Кадира. – Можешь спать тут, если хочешь.

– Ты не против?

– Я – нет. А Кадиру уже плевать, кто будет лежать на его кровати, – улыбнулся Эйден. Костис тоже выдавил из себя улыбку.

– Ты так стремительно ушел… – помявшись, сказал он. – Мессир сказал, что через два дня «Черная чайка» отчалит от Лабрана. Наставники…

– Они уже не наставники, Костис. Они наши братья, – вздохнул Эйден, рассматривая ладони. Он все еще чувствовал запах крови, пусть и вымыл руки несколько раз после того, как вернулся из подземелий.

– Сложно привыкнуть, – кивнул Костис. – В общем, они сказали, что у нас есть восемь дней, чтобы собраться и предстать перед мессиром. Кто не хочет ждать, может отправиться через два дня.

– Я не буду ждать, – чуть подумав,