С Лехой, Лехой Приговым, я встретилась на фотосессии на Кубке Кремля. Он тогда занимался теннисом и был на отличном спортивном счету. О том, что он женат, речи как-то не заходило. Да я и не зарилась на семейный очаг. Просто в моей жизни появилась маленькая отдушина. Вместе мы прошлись и мимо нашей старой начальной школы на набережной Мориса Тореза, где давно уже не учились дети, мимо нашего домушки (я еще жила с матерью) при входе во двор школы. Посидели на лавочке среди густых одуванчиков. Прогулялись до вашего Дома на набережной, поели мороженого возле кондитерской фабрики, на островке, где сейчас уродливо торчит Петр Первый, изделие Церетели.

Правда, гуляли мы с ним недолго. Ненароком как-то столкнулись с его благоверной, и, кажется, дома Леху ждала грандиозная выволочка. Так наши прогулки и сошли на нет. Так и не исполнилось мое заветное желание – встретить тебя или Стаса или хотя бы Веньку, «друга индейцев»!

Вроде ничего особенного не было в этих прогулках, а без них мне стало совсем одиноко…

А модельная жизнь шла своим чередом.

С каждым днем, с каждым годом та самая сияющая приманчивая суета светской жизни, с красивыми нарядами, цветами, музыкой и шампанским, с пирушками до утра и шикарными машинами с водителем по пути к чужим шикарным апартаментам, все больше оборачивалась ко мне и другой своей стороной.

Я научилась видеть, как фальшивы радушные улыбки, какой ценой заплачено за роскошные туалеты, колье и машины с водителем. Лет через десять я поняла, что так называемый «мир моды» – так же зауряден, сер и неинтересен, как и мое издательство. Что принцы и принцессы здесь – такие же фальшивые, какой я была сама в начальном классе. Что почти все здесь продается и покупается и человек ценен лишь настолько, насколько богат и известен. А выпасть из этого круга, втянувшись в его сверкающую круговерть, так страшно, что многие сами провоцируют скандалы, суды, не стесняются показывать самое грязное белье, лишь бы «оставаться на слуху и на виду». Ведь жизнь немыслима для них без обожаемых и ненавистных шумихи и блеска. Мне хотелось вырваться из этого жестокого кукольного театра. Но куда? Опять к матери, в дворницкую? Вряд ли она была бы рада…

Шло время, я становилась старше, и все дороже делались моя машина и квартира, и все противнее – смеющиеся Хржановские. И уже не улыбался, а плакал маленький беззащитный ребенок в моем сердце…

И все же иногда мне казалось, что все хорошо. Я, безродная, «лимита», добилась всего сама, живу в Москве, в самом центре, давно не хожу пешком, у меня красивая дорогая одежда, я часто бываю в самых престижных ресторанах. Мать хвастает мной соседкам и далекой белорусской родне, в школе на Овчинниковской набережной моя фотка висит на Доске почета. У меня берут интервью, меня снимают для газет и журналов и часто узнают на улицах. Отличным завершением моей карьеры станет удачный богатый брак и семеро детей по лавкам.

Завершением? А разве жизнь за тридцать уже подходит к концу? Чего же тогда так страшно не хватает мне? Почему кажется, что все настоящее еще и не начиналось, как будто занудное, заунывное предисловие никак не перейдет в удивительную повесть? Неужели последним настоящим, что было в моей жизни, остались прогулки мимо Дома на набережной к кондитерской фабрике и уродцу Церетели, желтые одуванчики и рожок мороженого за пятнадцать копеек?

И тут, словно подслушав мой внутренний монолог, в моей жизни снова появился Пригов.

Янка прервалась и зашуршала насквозь мокрым плащом, стараясь прикурить сигарету. Но руки ее так дрожали, что и сигарета, и спички тотчас размокшим комком сорвались в темноту…

Дождь не лил даже, а просто стоял стеной. Я тоже напрочь промок, но слова Янки были так горьки, что хотелось распахнуть куртку и рубашку, подставить голую грудь ледяному душу, лишь бы отвлечься от подступающей, такой знакомой мне и такой непереносимой душевной боли. Мы оба плакали, а может, то плакал дождь, хлеща по нашим мокрым лицам, плакал о горестных странниках на запутанных тропах судьбы…

– Ну что ж, Кирюха, потерпи, не так уж много времени у нас в запасе – двоих невлюбленных высоко в небе на романтическом свидании! Я и забыла, как произносятся такие песенные слова… Давно уже приходится пользоваться словами погрубее и попроще.

Итак, в моей жизни опять появился Пригов. Сначала вместе с ним вернулась надежда – вспомнить чувство, водившее нас вместе подземным переходом от желтого домишки к Дому на набережной и дальше, к кондитерской фабрике, где тогда и в помине не было уродливого творения Церетели… Потом мне стало жаль Лешку, беззащитного, как все мы в этом мире. Так мы и оказались вместе. Правда, когда очередной Хржановский узнал, что у меня живет мужчина, роскошные апартаменты показали нам фигу. Но Лехе поначалу так казалось даже удобнее – легче затеряться подальше от бывших «коллег». Вот мы и сняли квартирку на втором этаже «хрущобы», построенной в свое время для фабричных рабочих. Комната, кухня и совмещенный санузел – по тем временам недорого, всего за триста баксов. А засранный подъезд, наглые тараканищи и пьяные гульбища над головой пришлись как подарочек от фабричного начальства!

Так что ездить на показы сделалось настоящим приключением: доезжаешь на машине до «Кантемировской», там в кустиках переодеваешься в «светские» шмотки и рулишь дальше на Тверскую как ни в чем не бывало.

Леха боялся высовываться из дому, так что моя работа осталась единственным, что нас кормило. И если он уже успел напеть тебе байку, что содержал московскую модель, постарайся поддакивать ему и дальше, как делала я все эти годы!

Сороковник – неотмечаемый возраст – меня только подмял, и держаться на плаву приходилось дорогой ценой! Восемь кусков контурная пластика губ, двенадцать – один сеанс мезотерапии, триста рубликов – восемь минут в солярии! Не говорю уже, сколько нужно отстегивать нашему швейцару, чтобы перед показом, стряхивая щеточкой снег с воротников VIP-персон, он ронял вроде бы невзначай: «Говорят, сегодня наша Анжелка будет просто пальчики оближешь!»

Вот и катилась моя жизнь по наезженной колее – от одного Хржановского к другому. И все это втайне от моего «рыцаря», в случайных номерах, в чужих постелях, с каждым годом все слюнявее и грязнее. Дни пролетали в суете, в безостановочной беготне: с работы – на «заработки», с «заработков» – домой, к моему затравленному отшельнику, к портнихе или по магазинам. Слава богу, хоть Леха не злился на полную неустроенность нашего быта, а искренне думал, что именно такую жизнь и ведут все настоящие «примы» и «звезды искусства». И мне хватало сил никогда даже словом не намекнуть на настоящую жизнь этих самых «прим» и «звезд», жизнь, в которой дорого оплачивалась каждая минута на подиуме или на сцене! Не намекнуть на липкий страх, каждое утро мешающий сразу заглянуть в зеркало – сколько морщин там прибавилось? На мучительные часы у косметолога и массажиста, болючие лифтинги-уколы, химический пилинг, от которого кожа сходит коричневой коркой, и регулярное выламывание суставов и безжалостное охлопывание с головы до ног – чтоб не терять гибкости и стройности.