в ужас от мысли о том, чтобы раздеться и лечь рядом с ним.

Позже. Я сделаю это потом.

Я ужасная трусиха.

– Можешь… дать мне минутку? – нерешительно прошу я.

– Я не понимаю, что это значит, – говорит Смерть.

– Я хочу побыть одна, – объясняю я.

– Если ты попробуешь сбежать…

– Я совершенно не собираюсь отсюда убегать, – фыркаю я, метнув на него яростный взгляд.

Прекрасные глаза всадника ощупывают мое лицо, и чем дольше он всматривается, тем более огненным становится его взгляд. Эти странные отношения, то, что возникло между нами около года назад, сейчас саднит, болит и вот-вот прорвется.

Спустя несколько мучительно долгих секунд Танатос склоняет голову и, не произнеся больше ни слова, оставляет меня наедине с моими мыслями.

Глава 39

Шугар-Ленд, Техас

Июль, год Всадников двадцать седьмой

Я разглядываю свои руки.

Потом плотно зажмуриваюсь. У меня нет ответов. Мне непонятно, чего хотят от меня братья Смерти, чего хочу я сама, – и вообще всё непонятно.

Но я знаю: упасть в объятия Смерти совсем не страшно. Он очень красивый и, сколько бы ни убивал, все-таки не злой. Пожалуй, самая большая головная боль для меня – именно это. Он лишил меня семьи, чуть не отнял сына, собирается поубивать вообще всех, однако в глубине души он не злодей.

Видала я злодеев.

Я тру лицо, тяжко вздыхаю, внутри все переворачивается, а я все думаю, думаю…

Хотелось бы сказать, что покинуть спальню меня заставляет принятое твердое решение, но правда в том, что я чувствую аппетитный аромат какой-то еды, а я просто страшно проголодалась.

Кто готовил? Уж точно не Смерть, это было бы чересчур.

А кстати, где кухня?

Выйдя из спальни, начинаю блуждать… и понимаю, что заблудилась окончательно.

Вот кому, скажите, понадобился такой большой дом?

Так и не разобравшись с тем, где кухня, я попадаю в гостиную. У широкого окна стоит Смерть и что-то рассматривает в саду.

При виде его широких плеч и громадных сложенных крыльев я цепенею.

Сейчас, стоя ко мне спиной совершенно неподвижно, он напоминает каменное надгробие в виде скорбящего ангела, какие мне приходилось встречать на кладбищах. Такие ангелы всегда очень печальны. Я вздрагиваю и от этой мысли, и от всего вместе.

– Вот и я, – объявляю я бодро.

Крылья Смерти чуть вздрагивают – единственный признак того, что я застала его врасплох. Когда он отворачивается от окна, встречаю его взгляд, одновременно настороженный и какой-то до боли искренний.

Долго-долго он смотрит на меня.

– Меня удивило, что тебе захотелось остаться одной, – признается он. – Я так долго был один. Я дошел до того, что возненавидел одиночество, и думал, что с тобой то же самое.

– Так и было, – признаюсь и я ему. До появления Бена мне казалось, что я сойду с ума где-нибудь посреди бесконечных равнин, изрезанных дорогами.

По-моему, Танатос заметно расчувствовался. А может, он просто вообще не привык, чтобы рядом кто-то был. Это другой тип одиночества – когда самые твои сокровенные истины заперты и никому, кроме тебя самого, их не услышать.

– Так и было, – эхом вторит он, вникая в сказанное мной. В следующий момент он делает шаг вперед, и по блеску его глаз я догадываюсь, что Смерть готов поделиться чем-то сокровенным.

– Единственное, что мне помогало, – это повторение наших встреч, – сознается он. – А когда они закончились, я стал представлять твой голос и тысячу разных разговоров, которые мы с тобой могли бы вести. Я так хотел услышать свое имя, слетающее с твоих губ. Я так хотел увидеть твое лицо, коснуться твоей кожи.

Мое дыхание смешивается с его голосом. Я провела последний год, снова и снова напоминая себе причины, по которым считаю Смерть ужасным, а у него было так.

Он смотрит на меня с высоты своего роста.

– Теперь ты здесь, но меня не отпускает глубинный, неотступный страх, что все это нереально, что ночью ты растаешь, как мираж. И при всем своем могуществе у меня не получается избавиться от этого ощущения.

– Я никуда не собираюсь, – напоминаю я.

Танатос снова обращает на меня один из своих фирменных долгих взглядов. Я почти уверена, что он мог бы стоять вот так целый день и смотреть на меня, если б я разрешила.

Но вдруг он удивляет меня.

– Ты, должно быть, голодна. – И он шагает ко мне.

– Да, – недоверчиво подтверждаю я.

Всадник берет меня за руку.

Я прикрываю глаза, наслаждаясь ощущением. Думаю, что не только ко мне, но и к нему давным-давно никто не прикасался, и от этого физический контакт воспринимается гораздо мощнее. А учитывая, что в ушах до сих пор звучат слова Смерти, я понимаю, что и для него это простое прикосновение значит не меньше.

– Идем же, моя поверженная соперница. – Он ласково пожимает мою руку. – Я приготовил пир в честь победы, и ты моя почетная гостья.

Я открываю глаза, а он уже устремился вперед и уверенно ведет меня по громадному дому, где, похоже, неплохо ориентируется.

Сколько же времени он готовил для меня это гнездышко?

Танатос приводит меня в просторную столовую, которую я не заметила прежде, потому что она расположена в другом крыле особняка. Как и весь дом, столовая обставлена изысканной мебелью, здесь тоже висит хрустальная люстра, а над исполинским камином поблескивает зеркало в позолоченной раме. Стол тоже поражает размером. Вокруг него я насчитываю двенадцать стульев, а полированная темная столешница буквально сияет.

На столе выстроены многочисленные исходящие паром блюда и поставлены два прибора, один во главе стола, другой рядом с ним.

Только здесь Смерть отпускает мою руку, предлагая войти в обеденный зал. Я провожу пальцами по гладкой столешнице. Подняв взгляд на всадника, обнаруживаю, что он не сводит с меня глаз, будто ласкающих меня.

– Где ты научился готовить? – спрашиваю, обводя рукой блюда. Честно говоря, речь тут не о примитивной готовке: каждое блюдо великолепно украшено, и весь стол в целом – настоящее произведение искусства.

Смерть гордо поднимает голову.

– Тебе нравится? – спрашивает он с интересом.

Вот, опять тот же вопрос.

– А это имеет значение? – шепчу я, боясь открыть ему правду – что это намного превосходит все мои ожидания.

– Ты уже знаешь ответ, Лазария, – говорит Танатос.

А я не могу отвести от него взгляда, он завораживает меня.

Танатос кивает на стол.

– Приступай, – предлагает он.

И я приступаю. Подхожу к тому месту, у которого есть прибор, и после секундного замешательства отодвигаю стул и сажусь.

Лишь после этого Смерть беззвучно оказывается у