Больше всего мне хочется узнать, отступился ли он от моего сына, узнав, что Бен теперь здоров. Но я отчаянно боюсь лишний раз напоминать всаднику о малыше и о том, где тот может находиться сейчас. Не верю, что Смерти понравилось, что у него из-под носа увели душу.

Поэтому, чтобы отвлечься, сосредотачиваюсь на мире, проплывающем внизу. Рассмотреть что-либо трудно из-за раздуваемых ветром волос, закрывающих мне лицо и глаза, но кое-что я все-таки умудряюсь заметить. В основном это лоскутные одеяла полей и отдельные домики, похожие на россыпь веснушек на лице. Время от времени встречаются и города – или, в некоторых случаях, то, что от них осталось. Эти печальные останки выглядят серыми смазанными кляксами, дома разрушены, дороги покрыты обломками. Уверена, всмотрись я получше, смогла бы различить и тела. Но я не стараюсь.

Эти места забрал себе Смерть.

А теперь он забирает и тебя.

______

В какой-то момент я чувствую, что мы снижаемся. Под нами громадный город, уже разрушенный Смертью. Миля за милей мы летим над домами, которые он сровнял с землей. Я различаю какие-то детали местности – изгиб улицы с жилыми домами, синее пятнышко бассейна, шпиль церкви, – но все остальное почти неузнаваемо.

Почему Смерть принес меня именно сюда?

Хотя мы не опускаемся здесь и продолжаем снижение.

Мало-помалу обрушенные дома уступают место обширным пятнам зелени. В отличие от оставшегося позади города, здесь я замечаю несколько нетронутых зданий. Но не успеваю я поинтересоваться, отчего так вышло, как под нами начинают мелькать довольно ухоженные палисадники.

С негромким шелестом мы приземляемся в одном из таких двориков. Смерть пробегает по инерции несколько шагов, после чего складывает крылья.

Вокруг нас идеальный ярко-зеленый газон. Я осматриваюсь и за зелеными кустами вижу перед нами гордо возвышающийся огромный особняк. Он сверкает, как бриллиант, и выглядит совершенно неуместным и даже нелепым после того запустения и всех разрушений, над которыми мы только что пролетали.

Смерть бережно ставит меня на траву. Я делаю несколько неуверенных шажков, чувствуя себя жеребенком, впервые вставшим на ноги.

Оглядываюсь на Смерть. Черные крылья за его спиной сейчас похожи на плащ. Когда он не в доспехах, в его облике есть какая-то беззащитность. А может, мне так кажется только потому, что он сейчас не выглядит готовым к бою.

Я глубоко вздыхаю. Все вдруг возвращается – долгие месяцы войны с ним, долгие месяцы изучения противника, попыток найти его уязвимые места. Воспоминания возвращаются, накрывая меня, такие яркие, будто Бен был лишь сном, мечтой, а вот это – моя реальность.

Земля у меня под ногами дрожит, прерывая мысли, и тут же вокруг дома по всему периметру вздымаются немыслимые шипастые растения. Они переплетаются, растут все выше, пока не образуется высокая живая стена.

– До боли знакомая картина, – роняю я.

Смерть – сам холод. Сейчас кажется, что весь он сплошь состоит из жестких плоскостей с острыми гранями. И как мне могла привидеться в нем какая-то уязвимость?

– Я предупреждал, что больше не отпущу тебя.

– Я не планирую сбегать.

– Ах да, ты же должна выполнить условие.

Мы долго пристально глядим друг на друга. Мы с ним так много пережили, и столько всего было меж нами, буквально целые города.

– Ты полгода скрывалась от меня, – упрекает он.

Чувствуя, что это его действительно огорчает, я чуть заметно хмурюсь. Ведь это, казалось бы, означало, что он мог спокойно передвигаться повсюду, не беспокоясь о каверзах с моей стороны, а он что? Гонялся за мной, как зверь по следу.

Осознание меня шокирует.

Все это время Смерть искал меня, вместо того чтобы выкашивать беспрепятственно новые регионы Соединенных Штатов.

В первый раз мне вдруг удается увидеть ситуацию так же ясно, как, должно быть, видят ее братья Смерти: я изменила мотивацию Танатоса.

– Ты перестала меня преследовать, – добавляет он с осуждением в голосе.

– Мне пришлось, – я пожимаю плечами. – Иначе ты убил бы моего сына.

– Твоего сына, – повторяет он, и я слышу в его голосе вопрос. Может быть, всадник знает о смертных не слишком много, но того, что знает, должно хватить, чтобы окончательно запутать его. В последнюю нашу встречу я не была беременна, а вот теперь у меня ребенок, которому явно больше года.

Вопрос о Бене снова всплывает, и меня тут же охватывает тревога.

– Мой сын… он… он… – мертв? Вот вопрос, который я хочу, но не решаюсь задать вслух.

У Танатоса жесткий взгляд.

– Нет, – он морщится. – Твой сын жив.

– Он жив? – У меня подгибаются колени.

На лице всадника явственно заметно недовольство собой.

Потому что он не стал забирать душу моего мальчика, – понимаю я. Смерть мог бы и, очевидно, считает теперь, что должен был это сделать, но не сделал. – Потому что эта душа так много значит для меня.

Я, не сдержав тихий стон, делаю шаг, сокращая расстояние между нами.

Смерть смотрит на меня, не понимая, но прежде чем он что-то успевает сказать, я поднимаю руки и глажу его лицо. А потом, не давая себе времени на размышления, впиваюсь ему в губы благодарным поцелуем. И чувствую, как он ошарашен.

Не успевает Танатос как-то отреагировать, я уже отступаю на полшага.

– Спасибо, – от волнения мой голос звучит хрипло. Я все еще держу его лицо в ладонях, и нас по-прежнему разделяет каких-то несколько дюймов. Мы стоим достаточно близко, чтобы я заметила, как в нем поднимается желание. В глазах колебания, борьба с собственной виной, но взгляд прикован к моим губам, и я вижу, как вина мало-помалу отступает.

– Спасибо тебе, – повторяю я, и он внимательно смотрит в мои глаза.

Сжимает зубы, но все же кивает, хотя и едва заметно.

Я опускаю руки и отхожу. Те стены, которые я возводила, чтобы быть от него подальше, рухнули на несколько секунд, но уже сейчас я чувствую, как они сами собой встают снова. Вообще-то мне не нужно возвращать эти стены, но это сильнее меня. В последний год мне с ними было спокойней.

Я глубоко вздыхаю.

– Ну, – начинаю я, прочистив горло, – расскажи, как ты нашел меня с сыном в больничной палате? – пытаюсь я вернуть общение в цивилизованные рамки.

– Я чувствую живое, но видеть могу только глазами мертвых или умирающих, – отзывается Танатос. – Когда твой сын умирал, – я кривлюсь от этого слова, – он позвал меня. Я видел его глазами и тогда-то увидел тебя. Я летел быстро, как только мог, ну а остальное ты, думаю, знаешь.