оставшегося свободным места во главе стола. И только теперь я замечаю, что у его стула вырезана спинка.

Всадник выдвигает стул, чуть приподняв крылья, чтобы сесть поудобнее.

Неделю назад я планировала путешествие с Беном за океан. Два дня назад была уверена, что мой сын умрет. День назад вела переговоры о своей жизни вдали от него. А сегодня, второй раз в жизни, меня нес по небу ангел смерти.

И вот теперь я сижу с ним за столом, собираясь ужинать, как будто все это нормально и естественно.

Осматриваю блюда. На столе хлеб и сыр, но также зеленый салат с помидорами и огурцами, паста в сливочном соусе, фаршированные перцы и куски курицы в панировке.

– Кто же все это приготовил? – спрашиваю я.

Смерть бросает взгляд на соседнюю дверь. Сейчас она закрыта, но вот ручка поворачивается, и входит скелет с открытой бутылкой вина.

– Ты, наверное, меня разыгрываешь, – бурчу я, пока эта тварь топает к нам. – Это готовил мертвец? Скажи, что я ошибаюсь.

Всадник наблюдает за мной с интересом.

– Ты не ошибаешься.

Я обвожу рукой блюда.

– Как? Как безмозглый скелет мог такое приготовить?

Еще не договорив, я обнаруживаю, что скелет наливает вино в мой бокал. Потом подходит к Смерти и, наполнив его бокал, ставит бутылку на стол.

Танатос взмахом руки отпускает тварь.

– Я сообщаю им, что они должны сделать, и они делают. Но, признаюсь тебе, я не понимаю ни как готовить человеческую пищу, ни, – он с гримасой указывает на яства, – что привлекательного вы в ней находите.

Пока он рассуждает, скелет тихо убирается, скользнув в ту же дверь, из которой появился.

– Ну, в первую очередь пища нам нравится, потому что она, знаешь ли, сохраняет нам жизнь, – чуть заметно улыбаюсь я.

– И это говорит женщина, которая не может умереть, – хмыкает он.

Я возвращаюсь к изучению стоящих передо мной блюд. Хотела бы я не иметь аппетита. Хотела бы, чтобы то мое качество, на которое указал Танатос, влияло хоть на что-то, но правда состоит в том, что если я поголодаю несколько дней, вот как сейчас, то соглашусь попробовать даже еду, приготовленную трупом.

– По крайней мере, вкус-то у всего этого будет обычный? – уточняю я.

– Я полагаю, что вкус в точности такой, как у блюд, приготовленных живыми, – любезно сообщает Танатос.

Я прерывисто вздыхаю.

Ладно, где наша не пропадала.

Сначала я тянусь за пастой и кладу себе немного. Поколебавшись секунду, кладу столько же и в тарелку Смерти.

– Что ты делаешь? – Он с интересом следит за мной.

– Ухаживаю за тобой, – поясняю я, – В конце концов, это же ты пригласил меня на свой «пир победы».

Глаза у всадника колючие, но при этом вид у него все равно по-своему довольный, хотя я уверена, что он больше думал о самой концепции пиршества победы, чем о настоящей еде.

В итоге я накладываю нам понемногу от каждого блюда на столе, а всадник, вольготно откинувшись, следит за мной хитрым оценивающим взглядом.

Закончив, я сажусь и снова обвожу глазами стол.

– Так вот на что всемогущий Танатос тратит свои темные силы – заставляет восставших готовить для него, – подкалываю я.

Он мрачно усмехается.

– А ты бы предпочла, чтобы я заставлял мертвых опустошать города и уничтожать все живое? – спрашивает он. – Война, помнится, прославился тем, что именно так и поступал.

От изумления у меня глаза лезут на лоб. Война, которого знаю я – правда, признаю, мы не так уж близки, – выглядел как разумный человек, хотя он и сильно меня прижал, вынуждая принять ситуацию. Но он уж точно не был похож на урода, способного на такие… зверства и извращения.

– Ты не знала, – заключает Смерть по выражению моего лица. – Уверяю тебя, каждый из моих братьев успел выкосить немалые регионы этого мира. Причем, в отличие от меня, они действовали жестоко, обрекая людей на страдания.

Я всматриваюсь в лицо Танатоса, пытаясь понять, не лжет ли он, но ясно вижу – это чистая правда.

А я отпустила с ними Бена.

– Моему сыну что-то грозит?

Смена темы заставляет Смерть нахмуриться. А может, его просто смутил мой вопрос.

– Он жив, – следует ответ, – и здоров. Ничего другого я не чувствую.

Я вжимаюсь в спинку стула. Бен не умирает. Хорошо ли ему – это совершенно другая история.

Усилием воли заставляю себя сдержать слезы. Я общалась с братьями Смерти, мне понятны их мотивы. Возможно, когда-то они были чудовищами, но я убедилась, что теперь это не так. Они действуют в интересах человечества. Если бы не они, Бен давно был бы мертв, а мы со Смертью продолжали бы враждовать.

Как я себя ни уговариваю, мне приходится сделать несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться окончательно.

Танатос изучает мое лицо, и я не сомневаюсь, от него не укрывается ни единая мелочь, ни малейшее движение: он читает их как открытую книгу.

– Куда мои братья везут твоего ребенка? – нарушает Танатос долгое молчание.

В ответ я только крепче сжимаю губы.

Смерть продолжает меня разглядывать.

– Ты думаешь, что я хочу причинить ему вред? Что я мечтаю сделать тебе больно? Я никому не хочу делать больно, я – конец боли, кисмет.

Ему еще предстоит усвоить, что не обязательно резать кого-то, чтобы заставить его истекать кровью. Забери у человека самое дорогое, и готово – он будет страдать.

Смерть удобнее устраивается на стуле.

– Итак, мои братья замыслили заговор. Но я не понимаю, чего они хотят добиться, уговорив тебя поддаться мне.

А у меня в голове, как колокол, гудят слова Войны. Соблазни Смерть.

Я предпочитаю не делиться своими мыслями, но секунды бегут, и их отмечает один-единственный звук, какое-то отдаленное шуршание – видимо, это двигаются скелеты, слуги Танатоса. Все это время всадник не сводит с меня глаз.

– Так пялиться неприлично, – выговариваю я ему.

– Мне плевать на ваши глупые человеческие табу, – бросает он и все равно пялится. Продолжает пялиться.

Я готова смотреть куда угодно, только не на него, но раз он не намерен соблюдать правила приличия, тогда и я пошлю их подальше. Поэтому… я решаю тоже полюбоваться им.

И эту ошибку осознаю практически сразу. Он чертовски хорош, он идеален, как будто выплыл откуда-то из моих потаенных снов. Меня так и тянет запустить пальцы в его густые черные волосы, а эти скорбные, торжественные глаза умоляют о том, что могу дать только я. А эти губы… мне до боли хочется снова почувствовать их вкус.

Чем дольше я смотрю, тем сильнее закипает кровь. Ничего