только когда клинок уже у меня в руке. Мышцы помнят то, о чем забыла голова, – что хлопанье этих крыльев для меня всегда предшествовало бою. Что этот звук знаменовал собой битву, боль и неоднократно нес с собой смерть.

Но теперь – теперь я и сама не знаю, чего ожидать.

Задрав голову, я вижу его высоко в небе. Смерть, последний ангел Бога. Он кружит, выискивая меня. И я не могу отвести глаз от этого неземного создания.

Будто почувствовав на себе мой взгляд, всадник замирает в небе, не переставая взмахивать крыльями. Его доспехи ослепительно сверкают в лучах утреннего солнца. Он явно заметил меня. Я ощущаю на себе его взгляд так явно, будто в меня ткнули пальцем.

Ловлю себя на мысли: хорошо, если страданиям и борьбе между нами придет конец. Это кажется мне правильным, хотя до сих пор я вроде бы была уверена в обратном.

Смерть медленно опускается. Он приземляется ярдах в пятидесяти от меня и выглядит так же, как всегда, – древним и абсолютно, до жути, нереальным.

Его взор обращается ко мне.

– Лазария, – звучит глубокий голос, – у тебя было много хлопот.

Я напрягаюсь. Не знаю, что ему известно о Бене.

Танатос склоняет голову к плечу.

– Где твой сын? – спрашивает он, будто прочитав мои мысли. – Едва ли скорбящая мать могла бросить свое дитя.

Я поднимаю голову, хотя вина и страх так и тянут ее опустить. Я до сих пор не простила себе, что отпустила Бена с всадниками.

Губы Танатоса кривит жесткая усмешка, но только губы – в его глазах я не нахожу злобы.

– О, как я желал увидеть тебя вот такой, уставшей от битв. Моя жестокая кисмет, что ты сделала с душой, которую я должен был забрать?

– А это важно? – спрашиваю я. – Ведь тебе нужен не он.

Смерть буквально прожигает меня взглядом.

– Лазария, – в его голосе больше нет ни капли притворства. – Его время пришло.

Я сглатываю. Стало быть, всаднику известно, что мой сын до сих пор жив.

– Твои братья так не считали. Они согласились сделать то, в чем ты мне отказал.

Танатос надолго умолкает.

– Что они потребовали от тебя взамен? – в его голосе появляется… какая-то нотка. Не могу определить, что это такое.

Я молчу.

Смерть играет желваками на скулах.

– Сколько бы братья ни распространялись о своей любви к людям, не могли они просто спасти дитя, которому была предначертана смерть. Что они от тебя потребовали? – настаивает он.

Я долго смотрю на него, а потом, полностью сознавая, что делаю, бросаю нож на землю.

– Я сдаюсь. Я пойду с тобой куда захочешь.

Наступает очередь Танатоса устремить на меня долгий испытующий взгляд, и я чувствую – его темные глубокие глаза видят меня насквозь. Наконец эти глаза наполняются жарким торжеством.

Смерть делает в мою сторону шаг, второй, третий, его серебряные латы подрагивают при движении. Он поднимает руку к плечу и, не останавливаясь, пластину за пластиной сдирает с себя броню, разбрасывая ее по полю. Все это время его взгляд неотрывно следит за мной.

От последних фрагментов доспехов он избавляется в двух шагах от меня.

Я посматриваю на него исподлобья, мне страшно, я чувствую себя перед ним незащищенной и оголенной.

Пальцами он касается моей щеки.

– Я искал тебя долго, очень долго. – Голос Смерти мертвенно спокоен, только глаза сверкают. – И теперь я не отпущу тебя.

Я снова сглатываю. Поверить не могу, что я это делаю.

Он смотрит на мои губы, как смотрел множество раз прежде. Но теперь он еще и наклоняется ко мне, так что наши губы оказываются на волосок друг от друга.

– Сейчас – твой последний шанс убежать, Лазария.

Я не убегаю. Даже не отступаю, не отрывая взгляда от его чувственных губ.

Еще секунду он всматривается в мои глаза, и на кратчайший миг всадник улыбается с видом одновременно победным и порочным. А потом его губы накрывают мой рот.

Ошарашенная поцелуем, я пошатываюсь и чуть не падаю, но Танатос сперва поддерживает меня, помогая обрести равновесие, а затем крепко прижимает к себе.

Он опять тянется к моим губам, и хотя в своей прошлой жизни я целовалась с добрым десятком парней, мы с ним явно скроены друг для друга, да и темпераменты совпадают.

Поймав себя на этой мысли, я осознаю, что уже отвечаю на его поцелуй. Это и злит меня, и пугает, я чувствую себя проигравшей, а губы еще как-то пытаются сопротивляться его губам. Но, как ни крути, я все-таки целую его.

Чувствую, как он улыбается, как будто записав на свой счет еще одну маленькую победу.

Смерть еще немного наклоняется, чтобы подхватить меня рукой под коленки. В следующее мгновение он поднимает меня и прижимает к себе.

Я не вижу, как распахиваются над нами крылья, но чувствую, что он обнимает меня крепче.

А потом Танатос делает то, что давно уже грозился сделать.

Он уносит меня прочь.

Часть II

Глава 38

Крепко держусь за Танатоса, и мы поднимаемся выше и выше, а сердце в груди барабанит все громче.

Я уступила и сдалась на его милость, но никак не могу избавиться от инстинктивного ужаса, охватывающего меня в объятиях Смерти. Все в нем заточено на то, чтобы обрывать жизни, и в такой тесной близости к нему я ощущаю всю неправильность своего бесконечного существования.

Уж молчу о том, что в последний раз, когда он вот так меня нес, то случайно выронил. Да, помню, это произошло потому, что я пырнула его ножом, но все равно не могу отогнать эту мысль.

– Ты ведь не собираешься снова дать мне упасть, а? – сдавленно интересуюсь.

Его губы касаются моего уха, дыхание теплое, а голос звучит интимно, как у любовника.

– Ни за что в жизни, Лазария. Все это у нас в прошлом.

Интересно, он осознает, что его голос звучит сексуально? А слова буквально сочатся страстью, так что мое тело начинает просыпаться – сердце трепещет, а внизу живота разливается горячая волна.

Мы летим несколько часов кряду, Смерть крепко сжимает меня все это время. Казалось, что даже всемогущий всадник должен был бы устать за такой долгий полет, да еще и с грузом в виде взрослой женщины, но я ошибалась. Тому, кто в мгновение ока может умертвить население целого города, ничего не стоит утащить одну ничтожную барышню.

Все это время меня мучают жгучие вопросы, которые хочется задать