Шарлей выругался опять. Ягна рыгнула. Глаза рыжеволосойрасширились.

А Рейневан, не меняя позы, немножко приподнялся над землей.Невысоко, самое большое на три-четыре пяди. И ненадолго. Но и этого былодостаточно.

Рыжеволосая подняла глиняный кувшинчик, солидно отхлебнулаиз него раз, потом другой. Девочку не угостила. Ягна жадно протянула руку, норыжеволосая сразу же убрала кувшин из поля досягаемости когтистых пальцев. Приэтом она не спускала с Рейневана светлых глаз с двумя черными точечками зрачков.

– Ну, ну. Кто бы мог подумать! Магики, самые настоящиемагики. Первый разряд. Толедо. Здесь. У меня. У простой ведьмы. Какая честь.Подойдите, подойдите поближе. Не бойтесь. Надеюсь, вы не восприняли всерьезшутку о ёдове и каннибализме. Э? Надеюсь, не приняли это за чистую монету?

– Нет-нет, что вы, как можно, – поспешно заверилШарлей, так спешно, что было ясно – лжет. Рыжеволосая фыркнула.

– Так чего же, – спросила она, – ищут в моембедном закутке господа чародеи? Чего желают? А может…

Она замолчала и рассмеялась.

– А может, господа чародеи просто-напросто заблудились?Спутали дорогу? Пренебрегли магией из-за чисто мужского высокомерия? И теперьто же самое высокомерие не позволяет господам чародеям признаться. Тем более –перед женщинами?

Шарлей быстро взял себя в руки.

– Ваша проницательность, – он учтивопоклонился, – под стать вашей красоте.

– Нет, гляньте только, сестренки, – сверкнулаглазами ведьма. – Какой светский попался кавалер, какими милыми изволитпотчевать комплиментами. Умеет сделать приятное женщине. Ну, прямо-такитрубадур. Или епископ. Искренне жаль, что так редко… Ибо женщины и девушки,надо сказать, довольно часто рискуют углубиться в глухомань и урочище, моярепутация известна далеко за пределами этого яра, мало кто умеет удалить плодтак ловко, безопасно и безболезненно, как я. Но мужчины… Ну, эти заходят сюдазначительно реже… Значительно реже… А жаль, жаль…

Ягна гортанно засмеялась, девчонка шмыгнула носом. Шарлейпокраснел, но, вероятно, больше от веселья, чем от смущения. Тем временемРейневан тоже пришел в себя. Сумел вынюхать что надо во вздымающемся избулькающего котелка паре и рассмотреть пучки трав. Высушенных и свежих.

– Красота и проницательность дам, – выпрямился оннемного чванливо, но сознавая, что сейчас блеснет, – под стать лишь ихскромности. Ибо я уверен, что сюда наведываются многочисленные посетители и нетолько жаждущие медицинской помощи. Я вижу ясенец, а вон там не что иное, как«колючий хлебец», то есть дурман, датура. А вот это тошнотка, там божебыт, вещиетравы. А здесь, извольте, черная белена, herba Apollinari, и морозник, он жечеремица, Helleborus, обо вызывающие вещие видения. А на ворожбу и пророчествоесть спрос, если не ошибаюсь?

Ягна рыгнула. Девчонка сверлила его взглядом. Рыжеволосаязагадочно улыбалась.

– Не ошибаешься, коллега, искусный в травах, –сказала она наконец. – На ворожбу и пророчества спрос велик. Грядет времяперемен и изменений. Многие хотят знать, что оно им принесет. И вы тоже хотитеузнать, что сулит вам судьба. Я не ошибаюсь?

Рыжеволосая бросала и перемешивала в котелке травы.Прорицать же предстояло девчонке с лисьей физиономией и лихорадочно горящимиглазами. Через несколько минут после того, как она выпила отвар, глазапомутнели, сухая кожа на щеках натянулась, нижняя губа отвисла, приоткрыв зубы.

– Columna veil aureu, – проговорила она вдругвполне четко. – Колонная златой пелены. Рожденная в Дженаццано окончитжизнь в Риме. Через шесть лет. Освободившееся место займет волчица. Ввоскресенье Окули.[166] Через шесть лет.

Тишина, нарушаемая только потрескиванием костра имурлыканьем кота, тянулась так долго, что Рейневан усомнился. Напрасно.

– Не пройдет и двух дней, – сказала девочка,протянув к нему дрожащую руку, – не пройдет двух дней, он станет известнымпоэтом. У всех в почете будет имя его.

Шарлей слегка вздрогнул от сдерживаемого смеха, но тут жеуспокоился под резким взглядом рыжеволосой.

– Придет странник. – Вещунья несколько раз громковздохнула. – Придет Viator, Странник с солнечной стороны. Будет замена.Кто-то от нас уходит, к нам приходит Странник. Странник говорит: ego sum quisum.[167] He спрашивай Странника об имени, оно – тайна.[168] Ибо: что сие есть, кто сие угадает: из ядущего вышлоядомое, и из сильного – сладкое?[169]

«Мертвый лев, пчелы и мед, – подумал Рейневан, –загадка, которую Самсон задал филистимлянам. Самсон и мед… Что это означает?Что символизирует? Кто таков этот Странник?»

– Брат твой зовет, – наэлектризовал его тихийголос медиума. – Твой брат призывает: иди и прииди. Иди, прыгая по горам.Не медли.

Рейневан обратился вслух.

– Исайя говорит: и будут собраны вместе, как узники, вров, и будут заключены в темницу.[170] Амулет… И крыса… Амулети крыса. Ин и янь… Кетер и Малькут. Солнце, змея и рыба. Раскроются,разомкнутся врата Ада, и тотчас рухнет башня, развалится turns fulgurata,башня, пораженная молнией. В прах рассыплется Башня шутов, шута под руинамипогребет.

«Башня шутов, – мысленно повторил Рейневан, – Narrenturm!О Господи!»

– Adsumus, adsumus, adsumus! – неожиданновскрикнула девочка, сильно напрягшись. – Мы здесь! Стрела, летящая днем, sagittavolant in die, стерегись ее, стерегись! Стерегись страха ночного, стерегисьсущества, идущего во мраке, стерегись демона, уничтожающего в полдень! Икричащего Adsumus! Стерегись Стенолаза! Бойся ночных птиц, бойся нетопырейбезмолвных!

Воспользовавшись тем, что рыжая отвлеклась, Ягна быстросхватила кувшинчик, сделала несколько глубоких глотков, закашлялась, икнула.

– Стерегись также, – проскрипела она, – лесаБирнамского.[171]

Рыжеволосая утихомирила ее тумаком.

– А люди, – душераздирающе вздохнулавещунья, – полыхать будут, сгорая на бегу. По ошибке. Из-за похожести.