Рейневан наклонился к ней.

– Кто убил… – спросил он тихо. – Кто виновенв смерти моего брата?

Рыжеволосая предупреждающе гневно зашипела, погрозила емувеселкой. Рейневан понимал, что делает недопустимое и рискует необратимопрервать вещуньин транс. Но вопрос повторил. А ответ получил немедленно.

– Виновен отъявленный лгун. – Голос девочкиизменился, стал ниже и хрипливее. – Лжец либо тот, кто скажет правду.Правду скажет. Солжет либо правду скажет. В зависимости от того, что об этомдумает. Обожженный, обгоревший, сожженный. Не сожженный, ибо умерший. Умерший,похороненный. Потом выкопанный. Прежде чем минуют три года. Из могилывыкинутый. Buried ad Lutterworth, remains taken ар and cast out.[172]Плывет, плывет по реке пепел сожженных костей… По Авону до Северна, из Севернав моря, а из морей в океаны… Бегите, бегите, опасайтесь. Нас осталось уже такмало.

– Лошадь, – вдруг нагло вклинился Шарлей. –Чтобы бежать, мне нужна лошадь. Я хотел бы…

Рейневан остановил его жестом. Девочка смотрела невидящимиглазами. Он решил, что она не ответит. Он ошибся.

– Гнедая, – проговорила она. – Лошадь будетгнедая.

– А я еще хотел бы… – попытался Рейневан, ноосекся, увидев, что уже все кончилось. Глаза девочки закрылись, головабессильно упала на грудь. Рыжеволосая поддержала ее, мягко уложила.

– Я вас не задерживаю, – помолчав, сказалаона. – Поедете по яру, сворачивая только влево, все время влево. Будетбуковый лес, потом поляна, на ней каменный крест. Напротив креста – просека.Она выведет вас на свидницкий тракт.

– Благодарю, сестра.

– Берегите себя. Нас осталось уже так мало.

в которой непонятные предсказания начинают непонятнымобразом сбываться, а Шарлей встречает знакомую. И проявляет новые, ранее непроявленные, таланты

За буковиной, на пересечении двух просек, стоял в высокойтраве каменный крест, одно из многочисленных в Силезии напоминаний осовершенном преступлении. Преступления, судя по следам эрозии и вандализма,очень давнего, возможно, даже более давнего, чем поселение, о которомнапоминали теперь только заросшие сорняками холмики и ямы.

– Сильно запоздавшее покаяние, – проговорил из-заспины Рейневана Шарлей, – растянувшееся прямо-таки на поколения.Наследственное, сказал бы я. Чтобы высечь такой крест, надобно немалое время,так что ставит его чаще всего уже сын, пытаясь догадаться, кого жепапаша-покойничек прикончил и что подвигло его под старость на покаяние.Правда, Рейнмар? Как думаешь?

– Я не думаю.

– Ты все еще дуешься на меня?

– Нет.

– Ха. Ну, тогда поехали дальше. Наши знакомки несоврали. Просека напротив креста, которая наверняка помнит Болека Храброго,безошибочно выведет нас на свидницкий тракт.

Рейневан подогнал лошадь. Он продолжал молчать, но Шарлеюэто не мешало.

– Признаюсь, ты, Рейнмар из Белявы, поразил меня. Там,у ведьм. Бросить в костер горсть трав, бормотать заговоры и заклинания, дажеухитриться завязать себя узлом может, будем откровенны, любой знахарь илибаба-колдунья. Но вот твоя левитация, ну-ну, это уж не фунт изюму. Где же ты,признайся, в Праге-то учился: в Карловом университете или у чешских чародеек?

– Одно, – Рейневан улыбнулся, – другому немешало.

– Понимаю. Там во время лекций все ливитировали?

Не дождавшись ответа, демерит поелозил на лошадином крупе.

– Однако меня немало удивляет, – продолжалон, – что ты удираешь, прячась от погони по лесам в манере, болеесвойственной зайцу, нежели магику. Магики, даже если им приходится бежать,делают это гораздо эффектнее. Медея, например, сбежала из Коринфа на колеснице,запряженной драконами. Атлант летал на гиппогрифе, Моргана обманывалапреследователей миражами. Вивиана… Не помню, что делала Вивиана.

Рейневан смолчал. Впрочем, он тоже не помнил.

– Отвечать не обязательно, – продолжал Шарлей ещенасмешливей. – Я понимаю. У тебя слишком мало знаний, да и опыт невелик,ты всего лишь адепт тайных наук, начинающий ученик чернокнижника. Неоперенныйптенчик магии, из которого, однако, когда-нибудь вырастет орел, Мерлин,Альберих или Маладжиджи. И тогда…

Он осекся, увидев на дороге то же, что и Рейневан.

– Наши знакомые ведьмы, – шепнул он, –действительно не солгали. Не шевелись.

На просеке, наклонив голову и пощипывая траву, стоялжеребец. Стройный верховой, легкий palefrois[173] с тонкимибабками. Гнедой масти, с более темными гривой и хвостом.

– Не двигайся, – повторил Шарлей, осторожносползая с крупа лошади. – Такая оказия может больше не повториться.

– Это, – с нажимом сказал Рейневан, – чья-тособственность. Он кому-то принадлежит.

– Конечно. Мне. Если ты не спугнешь. А посему – непугай.

Видя медленно приближающегося демерита, жеребец высокоподнял голову, тряхнул гривой, протяжно фыркнул. Однако не испугался, позволилсхватить себя за узду. Шарлей погладил его ноздри.

– Это чужая собственность, – повторилРейневан. – Чужая, Шарлей. Надо будет отдать хозяину.

– Э-эй, люди, люди… – тихонько затянулШарлей. – Чья скотина? Где хозяин? Видишь, Рейнмар? Никто не объявился.Стало быть, res nullius cedit occupanti.[174]

– Шарлей…

– Ладно, ладно, успокойся, не терзай свою деликатнуюсовесть… Отдадим коня законному владельцу. При условии, что его встретим. Отчего, умоляю, пусть уберегут нас боги.

Просьба явно не дошла до адресатов либо не была выслушана,поскольку просека неожиданно закишела людьми, задыхающимися и указывающими наконя пальцами…

– Это у вас сбежал гнедыш? – доброжелательноулыбнулся Шарлей. – Его ищете? Значит, вам повезло. Он рвался на север,что было сил в копытах. Я едва сумел задержать.

Один из людей, огромный бородач, подозрительно пригляделся кдемериту.