– Действительно, – процедила наконец, – горас горой… Откушаете бермушки,[178] парни? Здесь подают отличнуюбермушку. Всякий раз, когда я здесь останавливаюсь, ем. Отведаете?

– Ну разумеется, – загорелись глаза уШарлея. – Конечно же. Благодарю, Дзержка.

Дзержка де Вирсинг хлопнула в ладоши. Тотчас явились изабегали слуги. Здесь наверняка знали и уважали торговку лошадьми.

«Действительно, – подумал Рейневан, – она не раздолжна была тут останавливаться с перегоняемым на продажу табуном, не одинфролен оставила на этом постоялом дворе неподалеку от свидницкого тракта, удеревни, название которой я забыл». И не успел вспомнить, потому что подалиеду. Спустя минуту они с Шарлеем поедали блюдо, вылавливая комочки сыра,работая липовыми ложками быстро, но в таком ритме, чтобы не сталкиваться вмиске. Дзержка тактично молчала, присматривалась к ним, поглаживая вспотевшуюот холодного пива кружку.

Рейневан глубоко вздохнул. Он ни разу не ел горячего послетого, как пообедал у каноника Оттона в Стшельне. Шарлей же поглядывал на пивоДзержки так многозначительно, что и им тут же принесли исходящие пеной кружки.

– Куда Бог ведет, Шарлей? – наконец заговорилаженщина. – И почему ты ввязываешься по лесам в драку с мужиками?

– Идем в Бард, – беспечно солгал демерит. – КБардской Божьей Матери, помолиться за исправление мира сего. А напали на наснеизвестно почему. Воистину мир полон беспорядков, а по трактам и лесам гораздопроще встретить мерзавца, чем аббатису. Голытьба напала на нас, повторяю, безвсякого повода, руководимая грешной жаждой творить зло. Но мы прощаем нашихобидчиков…

– Крестьян, – Дзержка прервала егословоизлияние, – я наняла, чтобы они помогли мне найти сбежавшего жеребца.А то, что это конченые хамы, не отрицаю. Но потом они что-то болтали опреследуемых, о назначенном вознаграждении…

– Выдумка праздных и досужих умов, – вздохнулдемерит. – Кто ж их поймет…

– Ты сидел под замком на монастырском покаянии. Правда?

– Правда.

– И что?

– И ничего. – На лице Шарлея не дрогнул ни одинмускул. – Скукотища. Один день похож на другой. И так по кругу. Матутинум,лаудесы, прима, терция, потом на Барнабу, секста, нона, потом на Барнабу,вечерня, комплета, на Барнабу…[179]

– Перестань наконец вилять, – снова прервала егоДзержка, – ты прекрасно знаешь, о чем я. Так что говори: смылся? Тебяпреследуют? Назначили награду за поимку?

– Боже упаси! – Шарлей изобразил из себяоскорбленную невинность. – Меня освободили. Никто за мной не гонится,никто не преследует. Я – свободный человек.

– Господи, ну как же я могла забыть, – язвительнобросила она. – Ну ладно, пусть будет так. Верю. А коли верю… То выводнапрашивается простой.

Шарлей поднял брови над облизываемой ложкой, выражая темлюбопытство. Рейневан беспокойно повертелся на скамье. Как оказалось, ненапрасно.

– Вывод напрашивается простой, – повторила,рассматривая его, Дзержка де Вирсинг. – Стало быть, объектом охоты ипогони является его милость юный господин Рейнмар из Белявы. А догадалась я несразу, парень, потому что в таких аферах редко проигрываешь, если ставишь наШарлея. Ну да вы два сапога пара, лучше не придумаешь…

Она резко оборвала, подбежала к окну, крикнула:

– Эй, ты! Да, да, ты! Говнюк! Недотепа золотушный,кутас кривой! Если еще раз ударишь коня, велю тебя им по торговой площадиволочить!.. Простите! – Она вернулась к столу, сплела руки под колышущимсябюстом. – За всем приходится смотреть самой. Стоит глаза отвести и ужевидишь – безобразничают, бездельники. Так о чем это я? Ах да. Что вы одиндругого стоите, фигляры.

– Значит, знаешь.

– А как же. Ходят слухи в народе. Кирьелейсон и Вальтерде Барби носятся по трактам, Вольфгер Стерча разъезжает сам-шесть по Силезии,вынюхивает, выслеживает, выспрашивает, угрожает… Однако ты напрасно морщишься,Шарлей, да и ты зря беспокоишься, парень. При мне вы в безопасности. Мне деланет до любовных авантюр и кровной мести, мне Стерчи не братья, не сваты. Вотличие от тебя, Рейнмар Беляу. Ибо ты мне, хоть тебя это, возможно, удивит,родственник. Прикрой рот. Я ведь de domo Вирсинг, из рейхвальдских Вирсингов. АВирсинги из Рейхвальда через Зейдлицев породнились с Ностицами. А твоя бабкабыла Ностицувной.

– А ведь верно, – поборол изумлениеРейневан. – А вы, госпожа, так хорошо разбираетесь в родословных?

– Кое-что знаю, – отрезала женщина. – Брататвоего, Петра, знала хорошо. Он дружил со Збылютом, мужем моим. Гостил у нас, вСкале, не один раз. Привык ездить на лошадях из скалецких табунов.

– Вы обо всем говорите в прошедшем времени, –насупился Рейневан. – Значит, уже знаете…

– Знаю.

Наступило продолжительное молчание.

– Искренне тебе сочувствую, – прервала егоДзержка, а ее серьезное лицо подтвердило искренность слов. – То, чтослучилось под Бальбиновом, трагедия и для меня. Я знала и любила твоего брата.Всегда ценила его за рассудительность, за трезвый взгляд, за то, что он никогдане изображал из себя надутого господинчика. Да что тут говорить, именно попримеру Петерлина мой Збылют поднабрался ума-разума. Нос, который привык было задиратьпо-великогосподски, опустил к земле, увидел, на чем ногами стоит. И занялсялошадьми.

– Так все было?